Дом вечности (сборник рассказов)

— Сколько можно! Ной, видно, нарочно взял нас с собою, чтобы мы мучились тут! Разве может нормальный человек выдержать эту нескончаемую пытку? Да лучше бы мы погибли со всеми! Сразу, в одночасье. Ведь этому не будет конца — разве вы не видите!

Он был сам не свой, трясся в нервическом напряжении.

— А люди! Вы видели — он не впустил никого! Никого! Он их заставил умирать! Так и мы погибнем! Все! Все до единого!

Его не поддержал никто, но и возражать никто не стал — в словах Хама была и доля горькой правды. Молчание их только прибавляло Хаму храбрости.

— Я ему всё скажу, всё! Пусть знает, что мы не намерены сдаваться, не намерены больше терпеть его прихоти!

И Хам пошел к Ною, оторвал его от чтения великой книги Еноха, которую Ной взял с собою в ковчег, и повторил большинство из того, что говорил остальным. Однако Ной ничего не сказал, он только напомнил сыну, что настала пора кормить животных, и снова углубился в чтение.

— Ах, как благородно! — еще пуще взорвался Хам, выйдя из клетушки Ноя и сильно хлопнув дверью. Ной будто не чувствует смерти! Он безмятежен, он непоколебим, он — читает! Да как в такой час вообще можно читать!

Хам и не заметил, как оказался на третьем ярусе ковчега, там, где пребывали птицы разных семейств.

— И вы спокойны! — закричал, негодуя, Хам. — И вы спокойны! Всё сносите, всё молчите! Радуетесь, что вас взяли с собою? Взяли и кормят?

Хам стал сгонять птиц с жердей.

— Пусть и у вас тут будет кошмар. Пусть и для вас наступит конец света! Мы всё равно все подохнем здесь, как и те, которые остались за стенами этого треклятого ковчега.

Птицы заметались, забились в испуге, натыкаясь на стены, разлетаясь в стороны и сталкиваясь друг с другом. Клесты защелкали, вороны закаркали, орлы закричали во всё горло. Истошные вопли птиц и резкие хлопки их крыльев, казалось, стали соперничать с самой ни на минуту не прекращающейся бурей.

А Хам всё не стихал. Он будто сошел с ума. Он всё носился взад-вперед по ярусу, так, словно стихия бурлила у него внутри.

Услышав взбудораженный, неистовый клекот птиц, заволновались и звери. Переполошенные косули, все дни испуганно жавшиеся к стенам, дернулись в стороны, на кого-то наскочили, кого-то задели копытами. Потревоженный аллигатор злобно щелкнул зубами. Истошно завыла на самой высокой ноте гиена. Люто ощерился и сверкнул налитыми кровью глазами косматый волк. Не выдержал и затрубил громогласно гигантский слон. Рванулся к антилопе разъяренный тигр, прыгнул, впился клыками в её худосочную шею. Всё завертелось, как в кошмарном сне…

Шесть дней и шесть ночей свирепствовал ветер. На седьмой день угомонилась гроза, и ливень, и буря, бушевавшая непрестанно. Море успокоилось, вода пошла на убыль, ураган и потоп прекратились, опустилась тишина.

Ной открыл сделанное им окно и выпустил наружу ворона, но ворон вернулся, не найдя пристанища. По прошествии времени Ной выбросил голубя, и голубь принес Ною масличную ветвь, и понял Ной, что сходит вода с лица земли, и стало ему радостно.

А позже, когда он вновь выпустил голубя, и голубь не вернулся к нему, снова явился Ною Господь и сказал:

— Выйди из ковчега ты, и жена твоя, и сыновья твои, и жены сынов твоих. Выведи с собою животных, которые с тобою, от всякой плоти, из птиц, и скотов, и всех гадов пресмыкающихся на земле…

И поспешил Ной к родственникам своим с радостной вестью, и приказал им выгонять всех животных из ковчега, так как кончилась хула Господа, и жизнь теперь потечет вечная, безмятежная.

И сам пошел в нижний ярус, где ютилось зверьё, чтобы выпустить его на землю, но не нашел всех — кишел ярус червями гнилостными да трупами разлагающимися: не выдержало зверьё потопа всемирного, перегрызло друг друга в исступлении диком.

Подкосились тут ноги у Ноя при виде страшной картины этой, сел он на пороге и заплакал горько…

ЖЕНЬКА-ЖЕНИХ

Она поверхностно относилась к их роману, считая его несущественным. Наверняка знала, что, разъехавшись по своим городам, они больше никогда не встретятся, поэтому всегда была с ним легка в общении, беззаботна, иногда шаловлива. Но перед фотографированием отчего-то все время шепотом говорила ему: «Рядом со мною не стой», — и он покорно отходил в сторону, втискивался между неприглядными мужиками, искоса продолжая поглядывать на нее, веселую и лучащуюся.

Порою это его выводило, тогда он наедине с нею донимал ее одним и тем же вопросом: «У тебя кто-то есть?» На что неизменно получал ответ:

— Какая тебе разница, просто я так хочу.

Она была упряма и любила главенствовать. Он и в этом уступал ей, теша себя несбыточной надеждой, что их банальный курортный роман перерастет в нечто более серьезное и глубокое. Но вот незаметно пролетели две недели пансионной жизни, и уже перед самым отъездом, среди сплошного, несмолкаемого гула вокзальной толпы он признался ей в своей любви, на что она лишь слегка улыбнулась и мягко, с благодарностью пожала его руку, сказав, что этим летом ей было как никогда замечательно.

— Я не хочу терять тебя, — сказал он. — Я хочу всегда быть рядом с тобой.