Дом волчиц

Деревянная шкатулка, когда-то хранившаяся под кроватью Руфуса, теперь стоит перед ней. Она открывает крышку и поднимает лежавшее над украшениями сложенное письмо, написанное Плинием Руфусу. В глаза ей бросаются слова: «…известна птица под названием рябок, также обитающая в Ионии; будучи певчей, она нередко умолкает, оказавшись в неволе…» И так далее. В письме нет ни единого упоминания об Амаре. Плиний построил свои доводы в пользу ее освобождения на примере множества разных птиц, должно быть, посчитав отвлеченные аргументы самыми убедительными. Но она знает цену его подарку. Он не только оплатил ее свободу, но и дал ей свое имя.

В конечном счете решающую роль сыграло как раз имя. Разрываясь между запретом отца и отчаянным стремлением Амары к свободе, Руфус написал адмиралу и спросил его совета. Именно Плиний изначально представил ему Амару, а значит, должен указать Руфусу верное решение. Плиний ответил неслыханной щедростью.

«Я вовсе не просил у него денег, — повторял ей Руфус. — Кроме того, я уплатил половину, так что не думай, будто ты мне ничего не стоила». Амара начинает подозревать, что Руфусу всегда будет гораздо приятнее ощущать хрупкое птичье тельце в руках, чем раскрыть ладони и отпустить птицу на волю.

Ее скорбь по Дидоне не нашла у него понимания. Он готов был осушить ее милые слезы поцелуями, но ее безутешное горе и истерические припадки помешали ему насладиться ее благодарностью и собственным великодушием. Он поручил Филосу отвести Амару в новый дом, чтобы она пришла в себя. Первые два дня Сатурналий она провела в одиночестве, не считая нескольких рабов, которых «одолжил» ей Руфус. Единственный из них, кто ей знаком, — это Филос.

Первая ночь запомнилась ей лишь неизбывными муками, но следующий день глубоко запечатлелся в ее памяти. Она калачиком лежала здесь, в этом кабинете, когда Филос за неимением иного утешения принес ей горячего вина. Он стоял на пороге, не смея приблизиться, и нисколько не походил на мужчину, когда-то предложившего ей руку на улице. Казалось, вид Амары приводил его в ужас.

«Когда он придет, ты не должна встретить его в таком состоянии, — сказал он, не глядя ей в лицо. — Он много недель готовился к этой ночи, воображал твою горячую радость и обожание. А в итоге получил разочарование и горе. Я знаю, что ты ее любила. Но Руфусу этого не понять. Для него она была всего лишь миловидной рабыней. Тебе придется оплакивать ее втайне».

Амара была слишком удручена, чтобы ответить. С тех пор она избегала Филоса, хотя и последовала его совету. Когда Руфус вернулся, она встретила его в белом платье, осыпала ласками, поклялась в безграничной преданности и сверх всякой меры восхищалась домом. Она даже извинилась за собственное горе, выразив опасения, что он мог заподозрить ее в неблагодарности. Руфус милостиво заверил, что все понимает. Ни он, ни она ни разу не назвали ее подругу по имени.

Впрочем, мысли Амары и без того посвящены Дидоне. Оставаясь в одиночестве, она часами стоит в атриуме на том же месте, где еще недавно стояла Дидона, утешаясь лишь тем, что подруга успела здесь побывать — она видела этот дом, прикасалась к стенам. Амара вспоминает их разговоры, доброту Дидоны, ее удивительную смелость во время выступлений, грацию, несравненное пение. Но по ночам ей не дает покоя последнее воспоминание о подруге: ее обрызганное кровью лицо, боль и ужас в глазах.

Амара замечает, что у нее дрожат руки. Она откладывает письмо Плиния. Дидона заслуживает большего, чем тайный траур. Амара достает из ящика стола примитивную деревянную статуэтку богини Дианы, вооруженной охотничьим луком. Она заворачивает фигурку в ткань и обвязывает лентой с надписью: «Я дар вольноотпущенницы Геи Плинии Амары».

Она встает и, спускаясь по лестнице, обводит взглядом сад. Художники скоро начнут расписывать его стены огромной фреской. Руфус увидел в этом восхитительный знак, будто она настолько очарована домом, что хочет сделать его особенным для них обоих и благоустроить для его, Руфуса, визитов. Впрочем, выбранный ею миф вызвал у него некоторые сомнения. На фреске будет изображен Актеон, превращающийся в оленя и разрываемый собственными псами. Не лучше ли предпочесть мифы о Венере, а не о Диане? Быть может, богиня целомудрия не лучший выбор для любовного гнездышка? Однако Амара рассмеялась с ласковой насмешкой: «Венера всегда может украсить нашу спальню».

Она спускается в атриум. Возле бассейна ожидает молодая женщина. Амара торопливо подходит к ней. Девушка явилась раньше назначенного часа, а ведь Амаре известно, как мало у нее времени на себя. Это Питана, подавальщица из «Слона», обязанная Амаре за свой аборт.

— Вот это красота! — говорит Питана, озираясь. — Как же ты здорово устроилась! Глазам не верю!

— Жаль, ты не можешь задержаться и выпить со мной вина, — отвечает Амара. — Но я знаю, каково это. Я благодарна, что ты вообще нашла время прийти.

— Мне не трудно, — говорит Питана. — Меня отправили за припасами. Они ни за что не заметят.

Амара протягивает ей завернутую в ткань деревянную статуэтку.