Читаем Дом волчиц полностью

Вижу, что тебя влекут в город лупанары и злачные трактиры.

Гораций. Сатиры, 1.14

Феликс встревожен ее ранним возвращением. Должно быть, услышав, как Филос прощается с ней у дверей, он дожидается ее в коридоре на верху лестницы.

— Только не говори мне, что опять не покорилась его желаниям.

— Я сделала все, чего он хотел, — отвечает Амара. — Просто не захотела остаться на всю ночь. Повторяю, он меня пугает. Кроме того, — она встречает его холодный взгляд, — это подогревает его страсть. Мы же хотим растянуть это как можно дольше, верно?

— Маленькая сучка, — произносит Феликс. Она начинает расстегивать плащ, ожидая, что он ее отпустит, но он жестом останавливает ее. — Не снимай. Я собираюсь уходить. Можешь пойти со мной.

— Зачем? — с нескрываемым изумлением спрашивает Амара.

— Бывает полезно провести демонстрацию товара, — говорит Феликс и обвивает рукой ее талию. На мгновение ее ошеломляет эта внезапная ласка, но он больно щиплет ее за бок, словно пекарь, проверяющий качество теста. — Только не открывай свой болтливый рот.


Захудалый, битком набитый трактир расположен в незнакомой части города. Амара — единственная женщина в этой жуткой, провонявшей дымом дыре. Она сидит у стены, зажатая между Феликсом и его собеседниками, большинство из которых явились на встречу пьяными. Феликс для виду заказывает вино, но Амара замечает, что он сохраняет трезвость. Его ладонь покоится на ее бедре, и она понимает, что таким образом он подает другим мужчинам сигнал, чтобы ее не трогали.

Она не единственная, кого удивляет, что Феликс привел с собой девушку.

— Похоже, эта девка тебе особенно угодила, — говорит один из мужчин, взмахнув в ее сторону своим стаканом. Часть вина проливается на стол. Амара узнает его белый шрам через все лицо и вспоминает, что уже видела его в палестре, но он ее уже не помнит. — А может, ей наскучил твой член и она явилась попробовать наши?

Все принимаются обсуждать Амару, будто неодушевленную вещь, обращаясь только к Феликсу. Сама она не произносит ни слова, опустив взгляд на его ладонь на своем бедре.

— У меня в лупанарии таких подстилок сколько угодно, — говорит Феликс. — Позже сможете попробовать любую.

Они теряют интерес к Амаре и переходят к делу. Должно быть, уже светает; от изнеможения она готова прислониться головой к стене и уснуть.

— Кажется, башмачник не желает платить, — говорит мужчина, худой и вертлявый, словно горностай. — Мы с таким трудом поддерживаем безопасность улиц, и где его благодарность?

Мужчина с белым шрамом смеется, но Феликс недовольно мрачнеет.

— Возможно, ему требуется небольшое напоминание. Постарайтесь не переусердствовать. — Амара понимает, что речь идет не о ссудах. — Лучше, если этим займется кто-то, кого он еще не видел.

— Я знаю, кого послать, — с кивком говорит Горностай.

Разговор переходит от делового к шутливому и обратно: кто будет платить, кого требуется убедить, как прошли последние игры на арене, кто лучшая портовая шлюха. Амару не удивляет, что Феликс замешан в вымогательстве, но ее беспокоит, что он идет на такой риск. Казалось бы, он и без того зарабатывает достаточно. Что если кто-то захочет ему отомстить? Можно ли доверять всем в этом трактире? Она надеется, что никто не проследит его связь с лупанарием.

Время ползет томительно медленно, и Амара чувствует себя призраком. Ладонь Феликса — единственное, что физически связывает ее с действительностью. Памятуя его слова о демонстрации товара, она не смеет забыться дремотой. Время от времени она ловит взгляд кого-нибудь из мужчин и многозначительно указывает глазами на Феликса, напоминая им, кто она такая и что они могут получить.

Когда Феликс наконец встает и рывком поднимает ее на ноги, Амара едва не плачет от облегчения. Двое мужчин, кое-как держащихся на ногах, возвращаются в бордель вместе с ними, решив воспользоваться предложенной Феликсом скидкой. Ей жаль девушек, которым придется их ублажать. Она с облегчением смотрит, как бандиты удаляются по темному коридору лупанария, зная, что они идут не к ней. Усталость притупила в ней чувство вины. Она вслед за Феликсом поднимается в его относительно безопасные покои.

На верху лестницы он берет Амару за запястье и, смерив оценивающим взглядом, отпускает.

— Пришли мне Париса, — говорит он и уходит.

Она спешит в чулан и легонько подталкивает ногой спящего Париса.

— Вставай. Тебя вызывает Феликс.

Парис по-кошачьи подпрыгивает, сбросив с себя покрывало.

— Сейчас? — невнятно переспрашивает он. — Хозяин вызывает меня прямо сейчас?

— Прости, но так он сказал, — отвечает она, направляясь в свой угол.

Парис издает придушенный всхлип, полный отчаяния, и выскальзывает за дверь. Амара провожает его взглядом, не испытывая ничего, кроме облегчения, что не оказалась на его месте, и засыпает, едва коснувшись головой бугристого мешка фасоли.


Она просыпается от ощущения, что кто-то склонился над ней, и, открыв глаза, видит Париса, нагнувшегося к самому ее лицу.

— Пора в лупанарий, сука, — шепчет он.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дом волчиц

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века