Дома стены помогают

Жанна подписалась на «Большую Советскую Энциклопедию» и купила словарь иностранных слов. Кроме того, она регулярно посещает лекторий для родителей при Доме просвещения медработников и слушает общеобразовательные передачи по радио.

— Ты организованная, как черт, — говорю я Жанне. — На все хватает времени, и читаешь много, и Наташе уделяешь столько внимания, и в консерваторию ходишь, и лекции слушаешь, да еще своей работы хватает…

— Недавно в местком выбрали, — говорит Жанна.

— Ну и как? Справляешься?

— Спрашиваешь!

* * *

Жанна и сейчас редко упустит случай похвалить себя. И эту ее особенность, хорошо знакомую мне с давних пор, я тоже прощаю. Жанна такая, какая есть.

Порой Жанна признается, правда, одной только мне:

— Моя жизнь не удалась…

Я возмущаюсь не на шутку.

— Как так не удалась? У тебя хорошая семья, отличный муж, чудесная дочка, ты ведущий инженер в своем КБ, тебя все уважают, с тобой считаются.

— Все так, — соглашается Жанна. — Но я же могла стать киноактрисой, ты же знаешь, мне предлагали сниматься на «Мосфильме».

— Ладно, — отвечаю я. — Только мне этого можешь не говорить. Мы обе помним, как все было!

Но Жанна успела уже привыкнуть к своему вымыслу, и он кажется ей подлинной правдой.

— У тебя, Катя, всегда была плохая память, на твою память нельзя положиться, зато я помню все. Меня умоляли сниматься в кино, у меня была оригинальная внешность, врожденный артистизм, не хватало, конечно, усидчивости, что есть, то есть, а так, если бы я не ленилась, я бы сделала карьеру в кино, как пить дать, сделала бы!

И она упоенно вспоминает о прошлых своих успехах, которых никогда не было. И у меня просто не поворачивается язык опровергнуть ее слова…

Вскоре приходит муж Жанны. Он — врач, хирург, работает в институте имени Склифосовского. У него редкое имя — Иринарх, Жанна зовет его Ирмик.

Ирмик обладает чудесным характером: никогда не брюзжит, не нудит, не ноет, а ведь ему здорово достается. На дорогу в институт и обратно он тратит не меньше двух с половиной часов в день, в институте, случается, ему приходится оперировать с утра до вечера, но я еще ни разу не слышала, чтобы он пожаловался на усталость. Ирмик обожает Жанну. Беспрекословно слушается ее во всем. И еще у него есть одно, очень ценное качество — на диво хозяйственный. По существу все дела в доме ведет он, а не Жанна.

— Вот, Жанночка, — говорит Ирмик, выгружая из портфеля продукты. — Я купил парное мясо, в маленьком магазине, возле института, там всегда есть парное мясо, смотри, чистая вырезка, не правда ли?

— Да, конечно, — небрежно замечает Жанна.

— И яйца по девяносто копеек. И мандарины, ты и Наташа любите мандарины…

— Только не такие, — вскользь недовольно бросает Жанна.

— Почему не такие? — спрашивает Ирмик.

— Потому что мы любим настоящие мандарины, а не горох.

Ирмик с виноватым видом оглядывает злополучные мандарины.

Потом обращается ко мне:

— Подожди немного, я приготовлю пиццу, тогда будем чай пить.

— Жанна уже говорила, что ты грозишься приготовить что-то очень вкусное. Кстати, что такое пицца?

Ирмик насмешливо спрашивает Жанну:

— Ты слышишь, Жанночка, она не знает, что такое пицца.

— Давай покажи ей, — отвечает Жанна.

Ирмик долго, тщательно моет руки горячей водой, потом надевает фартук с большими карманами, — этот фартук Жанна подарила ему еще в прошлом году, — приходя домой, Ирмик привычно надевает его. Потом вынимает из холодильника слоеное тесто, очевидно купленное им загодя, раскатывает его на противне. Выливает на тесто томатную пасту, нарезанный ломтиками сыр, несколько килек и еще вываливает полбанки сайры.

Сверху закрывает другим слоем теста. И зажигает газ в духовке.

— Сейчас, — говорит. — Сейчас ты попробуешь настоящую итальянскую пиццу.

— Ему идет этот фартук, ты не находишь? — спрашивает Жанна. — Голубой цвет, прямо под глаза…

Я откровенно любуюсь Ирмиком. У него все получается ловко, непринужденно, как-то удивительно легко, словно играючи.

Он любит приносить радость и чувствует себя счастливым, когда может кого-то чем-то порадовать. Его душевная щедрость не притворна, не для показа, а поистине органична.

Наверное, потому говорят, что больные в институте Склифосовского любят его и верят каждому слову.

Внешне он — полная противоположность Жанне: невысокий, худой, лицо костистое, с резкими складками на щеках и на лбу, только глаза хорошие, светло-голубые, ясные, постоянно улыбающиеся. Он намного старше Жанны — на целых девятнадцать лет.

— Пицца — последнее увлечение Ирмика, — говорит Жанна.

— Скоро будет готово, — сообщает Ирмик. — Это меня одна пациентка научила, представь себе, все чрезвычайно просто, можешь сама дома приготовить.

— Охота была, лучше у вас буду пробовать.

— Как тебе угодно.

Пицца готова. Ирмик опрокидывает противень с пиццей на блюдо, нарезает пиццу ножом на правильные четырехугольники.

— Приступим, девочки?

Все это выглядит очень аппетитно. Я откусываю большой кусище и замираю от ужаса. Что за гадость!

Знать бы заранее, я бы и крошки в рот не взяла. Но что тут скажешь, когда Ирмик с радостным ожиданием глядит на меня?

— Что, вкусно?