Домашняя дипломатия, или Как установить отношения между родителями и детьми

В семье Лизы царил культ ее отца. Ему никто не мог перечить, его прихоти старались удовлетворять, а папины воззрения считались истиной в последней инстанции. Лизин отец не представлял из себя ничего выдающегося: он не был глубоким и умным человеком, скорее даже наоборот, он не сделал хорошей карьеры, не умел зарабатывать деньги, он не был верным мужем своей жене и добрым отцом своим детям. Просто Лизина мать с отчаянным упорством все тридцать лет своего брака старалась удержать мужа в семье. Сразу после свадьбы она принялась искать слабые места в характере супруга и вскоре поняла: инфантилизм! Его нельзя было принять ни за честолюбие, ни за властолюбие, ни еще за какое–нибудь «-любие». Он просто хотел остаться маленьким мальчиком, которого обожают и балуют, а главное — не обременяют не только лишними, но и вообще никакими обязательствами. Но если маленький мальчик, донельзя избалованный, слишком наивен, чтобы как следует скрывать свое плохое воспитание, то дяденька, готовящийся к полувековому юбилею, был похитрей и поопытней. Он не мешал жене «вцеловать» в дочерей веру в папину исключительность.

Не будем подробно описывать фишки и примочки главы семейства. Строить из себя непризнанного гения можно по–разному. Главный, так сказать, симптом того, что этот имидж скрывает абсолютно пустопорожнего враля – отсутствие продукции. Статей, романов, картин, скульптур, партитур – всего, что свидетельствует об упорной и планомерной профессиональной деятельности. Гении, признанные они или непризнанные, стремятся выразить гнетущие их изнутри мысли и образы. Есть, конечно, вещи, которые не делаются в стол: актерская и режиссерская работа, например, без публики невозможна. Правда, не востребованный публикой актер или режиссер все же попытается обрести аудиторию: станет вести драмкружок или соберет самодеятельный театр… Гений не может существовать без самовыражения. А пустопорожний враль – еще как может. Здесь был именно такой случай: произведений или хотя бы черновиков от гениального папеньки никто отродясь не видывал. Вечно он был в поиске вдохновения – и ни разу поиск не увенчался успехом.

Но Лизин отец не унывал. Он вообще был человек живой, обаятельный, веселый – когда не дулся, как это бывает с капризными детьми, которым в чем–нибудь отказали. Друзья, родные и знакомые очень любили этого большого ребенка. Тем более, что в России царит нечто вроде культа больших детей. Если где соберется больше трех интеллигентов, как минимум один припомнит «Маленького принца» Сент–Экзюпери. И припомнит с теплотой в голосе. А то и со слезой. Вряд ли Лизина мама могла присоединиться к восторженным словам в адрес неувядаемого детства в душе человеческой. Ей приходилось несладко: безденежье и мужнины измены – это еще полбеды, но приходилось брать на себя роль Кандиды из одноименной пьесы Бернарда Шоу. Она тоже могла сказать о себе и о своем муже, как Кандида о своем: «Спросите мать Джемса и его трех сестер, чего им стоило избавить Джемса от труда заниматься чем бы то ни было, кроме того, чтобы стать сильным, умным и счастливым! Спросите меня, чего это стоит – быть Джемсу матерью, тремя его сестрами, и женой, и матерью его детей – всем сразу!.. Я создала для него крепость покоя, снисхождения, любви и вечно стою на часах, оберегая его от мелких будничных забот».

Впрочем, она могла бы сказать и больше. Она оградила мужа от всей действительности в целом, потому что ему не хотелось с этой действительностью соприкасаться. А может быть, Лизина мать боялась, что муж повзрослеет и уйдет. В свою собственную взрослую жизнь. Так некоторые мамы боятся, что придется отпустить в самостоятельное плаванье по житейскому морю любимое чадо. В общем, пугливая «Кандида», пытаясь оправдать свой образ жизни, всячески давала понять обеим дочкам, что только так и должна поступать настоящая женщина.

Судьбы Лизы и ее старшей сестры Ольги сложились по–разному. Ольга неоднократно выходила замуж, после каждого развода оставалась с очередным ребенком на руках. Друзья и близкие только руками разводили: «У Ольки просто нюх какой–то на подонков». А Лизу долго замуж не брали, хотя об этом своем заветном желании она была готова рассказать первому встречному, чем, собственно и занималась в свободное от работы время. В конце концов дождалась и она своего «счастия». Женился на ней беженец с Кавказа. Потому что деваться им обоим было некуда: они были бездомными, неприкаянными, никому не нужными аутсайдерами, которых извергла обычная жизнь. Впрочем, союзы по типу «Вот и встретились два одиночества» чаще всего развиваются по сценарию «А костру разгораться не хочется – вот и весь разговор».

Похоже, брак не принес Лизе вожделенного душевного комфорта и материального благополучия. Некоторое время она активно создавала антураж хэппи–энда: приходила в гости и с деланной улыбкой рассказывала, как прекрасна «жизнь после свадьбы». Хотя все видели, что для Лизы, собственно, никакой «жизни после свадьбы» нет. И если Лизка посмотрит реальности в глаза, то прочтет в этих глазах жестокий приговор – и себе, и своему браку. Но Лиза, как и ее мать, боялась остаться одна. И приняла то же решение, что и ее мать – в свое время: надо беречь то, что удалось получить. И полюбить то, что получила. Вероятно, если бы мама не обожествляла бы с такой силой «папашку героического», девушки бы знали себе цену и смогли бы устроить свою судьбу намного лучше. Но в мозгу обеих девочек закрепился принцип: удел мужчины – брать и забывать; удел женщины – давать и прощать. Поэтому жизнь, как говорится, не задалась. Причем с самого начала, если присмотреться.