Домашняя жизнь русских царей

В хоромах царицы Евдокии Лукьяновны жили для потехи дурки: Орька (Орютка, Оринка), Дунька-татарка, Дунька-немка, Палагейка, которую в 1640 г. привез из Пскова окольничий Василий Иванович Стрешнев; Манка (Марья) – девка и еще Манка-шутиха, слепая баба. Эта последняя была взята в хоромы царицы в 1632 г. у боярина князя Ивана Борисовича Черкасского. В том году, 28 апреля, ей куплен в рядах следующий наряд: шапка женская камчатная лазоревая с пухом (околом); опашень вдовской черный суконный; телогрея киндячная лазоревая на зайцах; сапоги женские бараньей кожи красные, всего на 5 рублей. В 1634 г., 29 апреля, ей сделана потешная шапка из червчатой да из желтой камки с бобровым околом. 16 июля ей куплена валяная белая шляпа. В 1636 г., 31 марта, этой шутихе, женке Манке-слепой, сделан сарафан крашенинный лазоревый да платье из червленого сукна с шелковой нашивкой и с оловянными пуговицами. Наконец, в 1637 г., 10 марта, эта баба слепая была отправлена в подмосковное село Ильинское с царицыным боярским сыном, причем заплачено за провоз 10 алтын. Дурка Палагейка также оставалась недолго в хоромах царицы. Постоянно потешали царицу только четыре дурки: Манка, Орька и две Дуньки, татарка и немка. В разное время, смотря по надобности, им изготовлялись различные предметы их обычной одежды из царицыной казны: тафьи, треухи, телогреи, сарафаны, сапоги бараньей, телячьей кожи, козловые, большей частью красные, иногда зеленые, такие же башмаки и т. п.

У царевны Ирины была также дурка Катеринка (1643—1654).

К числу придворных дурок мы можем отнести и старицу Марфу-уродливую, которая жила в Вознесенском монастыре и также называлась иногда и дуркой. Вероятно, она бывала часто и во дворце. По крайней мере, из дворца, наравне со всеми другими подобными лицами, она получала свою одежду и все содержание. В 1640 г., 19 января, старица Марфа-уродливая скончалась; на поминовение по ней царица раздала в церкви, богадельни и нищим 100 рублей.

О шутах и дураках, состоявших при дворе царя Алексея Михайловича, наши сведения очень скудны. Можно полагать, что дурацкие потехи при благочестивой царице Марье Ильиничне если не были совсем оставлены, то стояли далеко на заднем плане. У государевой сестры, царевны Ирины Михайловны, жила еще в это время дурка Катеринка. У царицы Натальи Кирилловны встречаем в 1674 г. двух дур девок,

Аксинью и Авдотью. При царе Федоре Алексеевиче в 1679 г. дураки Петр и Семен живут у верховых богомольцев. В том же году, в декабре, взят был во дворец из Переяславля новый дурак, Федор, который, вероятно, тоже помещен был у верховых нищих. В 1682 г. упоминается дурак Тарас.

При Петре, в 1700 г., в дворцовом штате состояли два шута, Яков Тургенев и Филат Шанский, получавшие жалованья по 50 рублей. У императрицы Анны Иоанновны было шесть шутов: два иностранца – Коста и Педрилло, и четверо русских, князь Голицын, князь Волконский, Апраксин и Балакирев.

«Способ, как государыня забавлялась сими людьми.,– говорит Манштейн,– был чрезвычайно странен. Иногда она приказывала им всем становиться к стене, кроме одного, который бил их по поджилкам и чрез то принуждал их упасть на землю. (Это было представление старинного правежа.) Часто заставляли их производить между собой драку, и они таскали друг друга за волосы и царапались даже до крови.. Государыня и весь ее двор, утешаясь сим зрелищем, помирали со смеху»⁷².

Манштейн рассказывает, что Педрилло собрал 10 тыс. рублей посредством следующего дурацкого спектакля. Однажды Бирон шутя сказал ему, что он женат на козе. Шут воспользовался шуткой временщика, подтвердил ее и объявил, что так как скоро его жена разрешится от бремени, то он осмеливается просить императрицу со всем двором в гости к нему на родины, в надежде, что высокие гости, по старому русскому обычаю, не придут к родильнице с пустыми руками и будут класть что-либо на зубок для новорожденного, и он, таким образом, соберет денежную сумму, необходимую для воспитания ребенка. В назначенный день кладут его на театре в постель с козой. Занавес поднимается, и спектакль начался тем, что первая же императрица поднесла ему родинный подарок и сама назначила, сколько каждый из придворных должен был дать шутовской родильнице. Такие или подобные домашние спектакли разыгрывались, без сомненья, и в допетровском придворном быту.