Шутов и шутовство особенно любил и царь Иван Васильевич «Грозный». Одной из главных утех его, говорит Карамзин, были многочисленные шуты, коим надлежало смешить царя прежде и после убийств и которые иногда платили жизнью за острое слово. Между ними славился князь Осип Гвоздев, имея знатный придворный сан. Однажды, недовольный какой-то шуткой, царь вылил на него мису горячих щей; бедный смехотворец вопил, хотел бежать, Иоанн ударил его ножом... Обливаясь кровью, Гвоздев упал без памяти. Немедленно призвали доктора Арнольфа. «Исцели слугу моего доброго,– сказал царь,– я поиграл с ним неосторожно».– «Так неосторожно,– отвечал Арнольф,– что разве Бог и твое царское величество может воскресить умершего: в нем уже нет дыхания». Царь махнул рукой, назвал мертвого шута псом и продолжал веселиться70
. В сопровождении шутов царь делал даже церемониальные поезды. Однажды, издеваясь над поляками в лицо их посольству, он схватил соболью шапку с одного из их дворян, надел ее на своего шута и заставил его кланяться по-польски. Когда тот отвечал, что не умеет, то царь стал учить его, сам кланялся и смеялся.На пирах Грозного являлись шутниками и его любимцы из опричников-дворян. Вообще, шутливый, сатирический тон и шутливые разговоры были, кажется, характерной чертой в письмах Грозного, а следовательно, и в его отношениях к окружающим. Припомним его переписку с шведским королем, его послание в Кириллов монастырь... Очень естественно, что шуты при нем были в большом ходу.
Сын его, царь Федор, также всегда забавлялся шутами и карликами, мужеского и женского пола, которые кувыркались перед ним и пели песни. Маскевич говорит, что вообще шуты представляли самую обычную утеху для наших предков, увеселяли их плясками, кривляясь, как скоморохи на канате, и песнями, большею частью весьма бесстыдными. Даже Тушинский царик имел при себе шута, Петра Киселева, с которым и побежал потом из Тушина. В Смутное же время упоминается шут Иван Яковлев Осминка, который бывал у царя (Шуйского или Тушинского, неизвестно) всякий большой праздник71
.Молодого царя Михаила Федоровича в первое время (с 1613 г.) потешал дурак Мосяга, также Мосей (Моисей), а в хоромах у матери царя, великой старицы иноки Марфы Ивановны, в Вознесенском монастыре, жила дура Манка (Марья). В 1620 г. в товарищи к дураку Мосяге прибыл новый дурак Симонка, которому 12 июля государь велел сшить кафтан-терлик. Затем, в 1624 г., прибыли еще два дурака, Исачка и Ивашка. В 1628 г. у государя является еще новый дурак Семейка. В 1634 г. упоминается дурак Шамыра, а в 1636 г. появляется еще дурак Сергей. Шамыра – быть может, только прозвище того же Сергея или одного из упомянутых прежде.
Обычный, можно сказать, мундирный, наряд всех этих царских дураков был следующий: однорядка татарского покроя, из червленого (красного) сукна с татарскими завязками, кафтан крашенинный лазоревый, опояска из покроми червленого или зеленого сукна; шапка черкасская (малороссийская) суконная зеленая с лисьим околом или колпак валяный с нашивкой; сапоги красные, телячьей кожи, белые – рубашка и порты холщовые. Такой наряд по большей части они получали к Святой. Спали они на войлоках, одевались бараньими (овчинными) одевальными шубами.
Иногда кому-либо из дураков шилось и более богатое платье других цветов. Так, в 1629 г., 16 июня, государь приказал сшить дураку Ивашке однорядку – сукно английское вишневое, кафтан – дороги гилянские желтые, на хлопчатой бумаге с атласным лазоревым золотным ожерельем; ферези из лазоревого киндяку, шапку – сукно багрец с собольей опушкой. В 1636 г., 16 апр., государь приказал сшить трем дуракам, Симону, Исаку, Сергею, по однорядке: одна брусничная, другая красно-желтая, третья серебряного цвета, с кружевами и завязками татарскими, кафтаны крашенинные, сапоги телячьей кожи. По случаю какой-либо особой потехи, в которой должны были участвовать и дураки, им шилось и особое платье, изготовлением которого занимался главный потешник в Потешной палате Иван Семенов. Разные мелкие предметы их наряда и вообще их содержания большей частью покупались в городских рядах. В 1634 г., в ноябре, дурак Шамыра женился; свадьбу играли в селе Рубцове-Покровском, и, без сомнения, не без особых потешных затей. Мы знаем только, что 2 ноября в Рубцово на дуракову Шамырину свадьбу послано из царицыной казны 6 полотен тройных гладких да 3 полотна тверских, а 6 ноября ему с невестой куплены в Серебряном ряду крест серебряный золоченый да 2 перстня серебряных, за все рубль.