Домашняя жизнь русских царей

Так, в числе запрещенных игр было указано, например, конское ристание. В эллинском Царьграде, на эллинском Ипподроме, о великолепии которого трудно было и мыслить русскому уму, эти конские ристания в действительности были языческим спектаклем, где зеленые и голубые возницы были посвящены, одни – матери-земле, другие – небу и морю; где колесницы, запряженные 6 лошадьми, ехали во имя высшего языческого божества, запряженные 4 лошадьми везли изображение солнца, а запряженные двумя, черной и белой,– изображение месяца, и т. д. Потеха была чисто языческая. Но сколько же языческого представляла наша древняя скачка на диких степных конях, подобная, по всему вероятию, скачкам теперешних степняков? Другая запрещенная игра, шахматы, вероятно, и принесенная к нам самими же византийскими христианами, точно так же в нашем быту не могла иметь никакого языческого смысла; но, тем не менее, отвергалась, как предмет идолослужения. Об ней писали:

«Аще кто от клирик или колугер играет шахмат или леки (кости), да извержет сана; аще ль дьяк (причетник) или простец (мирянин) да примут епитимью 2 лета о хлебе и о воде., единой днем, а поклона на день 200; понеж.е игра та от беззаконных халдей: жрецы бо идольские той игрой пророчествовашет о победе ко царю от идол., да то есть прельщенье сатанино».

Очень нередко именно такими соображениями, вовсе не приложимыми к древнему русскому быту, и руководились первые наши наставники в правилах и уставах жития. Аскетическая идея в своих отрицаниях и отвержениях вовсе не различала языческих идей от вещественных предметов или от простых порядков жизни и стремилась все сравнять и привести в один образ и в одну меру, в одно положение.

Общество должно было устроиться, как монастырь, как пустынножительство, водворить повсюду обет молчания, обет непрестанной молитвы, отдаваясь лишь работе дня, необходимым житейским трудам и занятиям. От жизни отнимался один из существенных элементов ее развития, отнималась целая область ее поэтических стремлений, которые, конечно, не приводили же к одному только разврату, но содержали в себе, как и всегда содержат, источник жизненной силы и для нравственного совершенствования. В сущности, аскетическая идея отрицала все то, что в своей живой совокупности имеет свое великое имя. Она отрицала народность, русскую своеобразную культуру, не с одной языческой стороны, но и со всех сторон свободного независимого развития народных дарований и народных умственных сил. Она отрицала живую русскую народность во имя одной исключительной формы византийского, и по преимуществу восточного, быта.

Само собой разумеется, что господство аскетической идеи должно было поддерживаться и всегда поддерживалось монастырем, из которого постоянно и оглашалась гроза суровых обличений и запрещений. Мирская власть, пребывавшая сама в той же мирской жизни, никогда, сама по себе, не доходила до аскетических умозрений и не поднимала гонений на свою же мирскую общественность. Она по необходимости становилась только покорной исполнительницею правил и предписаний, исходивших из уединенных и отверженных от жизни келий. Из этих-то богомольных и благочестивых обиталищ и разносилось обличительное слово, напоминавшее время от времени мирским людям о жизни праведной. Лишь отсюда и мирская власть получала усердные воззвания действовать против мирских увеселений, как подобало ее грозной державе. Таким образом запрещения мирских утех сначала восстановлялись путем частных, так сказать, личных, проповедей, со стороны только наиболее усердных подвижников монастырского жития, и впоследствии уже, едва ли не со времени издания Стоглава, были приняты как общее постановление, т. е. вошли в круг правительственных действий.

Невинная забава и утеха в глазах достойного человека явилась или делом ребячества, или делом скомороха, отъявленного негодника и бесстыдника, не имевшего и малейшего сознания о добром и честном нраве. Возвышенные, честные нравы общества мыслили о забаве, например о танцах, следующим образом:

«Что за охота ходить по избе, искать, ничего не потеряв, притворяться сумасшедшим и скакать скоморохом? Человек честный (достойный, нравственный) должен сидеть на своем месте и только забавляться кривляньями шута, а не сам быть шутом, для забавы другого...»