Потешные книги и потешные фряжские листы по своему содержанию принадлежали также большей частью к историческому отделу сведений. Под словом «потешный», как мы заметили, разумели тогда все, что не входило в круг церковной книжности. Поэтому потешные книги и потешные листы могли быть сказочного, забавного содержания, а также изображали и описывали предметы более или менее назидательные или грады, палаты, здания, великие корабли, дела военные, бои, взятие городов, истории лицевые и т. п. Впрочем, доступные нам официальные указания о потешных книгах и листах редко обмолвливаются об их содержании, и потому мы совершенно лишены возможности определить, какими именно изображениями начались образовательные забавы маленького Петра. Известно только, что потешные книги очень рано вошли в круг этих забав. Таким образом, курс обучения был по преимуществу практическим, более увеселительный, или потешный, как тогда говорили. По содержанию он был слишком беден и не имел никакой заранее определенной системы, но зато как нельзя более соответствовал вкусам и потребностям даровитого ученика, соответствовал именно той стороной, которая вместе с первыми его играми присвоила такой дельный и деятельный характер дальнейшим потехам и забавам царевича.
Скоро и легко маленький Петр прошел все науки. Если, с одной стороны, к тому же самому вели его первые игры, то, с другой,– книги с рисунками, фряжские листы и разные куншты с изображением военных дел более и более укрепляли преобладающее направление в занятиях и забавах ребенка, с каждым днем расширяли круг его сведений об этих любимых предметах. Потехи шли вперед и вперед, становились серьезнее, принимали вид действительного служебного дела.
В начале 1682 г. у хором царевича была устроена потешная площадка, на которой поставлены потешный деревянный шатер и Потешная изба – это было нечто вроде воинского стана. На площадке стояли рогатки и деревянные пушки, из которых, вероятно, посредством какого-либо механизма, стреляли деревянными ядрами, обтянутыми кожей.
6 мая 1683 г., в 12-м часу дня, Петр, уже царь, выехал для потех в село Воробьево и прожил там все лето до половины августа, возвращаясь в Москву только на несколько часов, по совершенной необходимости, для присутствия при церковных торжественных службах и церемониях и по случаю приема посланников. Судя по многим указаниям расходных записок дворца, воинские потехи в это время шли с большой деятельностью, барабаны немилосердно пробивались насквозь и высылались в Москву, в Оружейную палату для починки. Потом дошло дело и до пушек, но уже не деревянных, а медных и железных. Действительно, в этом Воробьевском походе к обыкновенным экзерцициям и потехам присоединились и потехи огнестрельные. В мае, на Воробьеве, Пушкарского приказа гранатного и огнестрельного дела русскими мастерами и учениками произведена была потешная огнестрельная стрельба под руководством огнестрельного мастера Симона Зомера, выехавшего в 1682 г. и служившего капитаном в Выборном полку думного генерала Агея Алексеевича Шепелева.
Таким образом, 1683 год был, кажется, первым годом, когда Петр перенес свои потехи в поле. События 1682 г, когда он сделался царем и, следовательно, получил большую свободу и больший простор в своих забавах, не позволили воспользоваться в то же лето приобретенной властью вполне распоряжаться необходимыми средствами для расширения круга любимых забав: тому мешала стрелецкая смута.
В то время как одиннадцатилетний царь Петр забавлялся на Воробьевых горах воинскими потехами, в Москву, в июле, прибыл секретарь шведского посольства и известный путешественник по Азии Кемпфер. Он видел обоих царей, Петра и слабого брата его, Ивана, которые принимали посольство в Грановитой палате. Рассказ Кемпфера об этой аудиенции особенно любопытен в отношении того впечатления, какое произвел на путешественника младший царь Петр. Оба их величества, пишет он, сидели на двух серебряных креслах, на возвышении в несколько ступеней. Над каждым креслом висела икона. Одежда царей блистала золотом и дорогими камнями. Вместо скипетров они держали в руках длинные золотые жезлы. «Старший сидел почти неподвижно, с потупленными, совсем почти закрытыми глазами, на которые низко была опущена шапка; младший, напротив того, взирал на всех с открытым прелестным лицом, в коем, при обращении к нему речи, беспрестанно играла кровь юношества; дивная его красота пленяла всех предстоящих, так что если б это была простого состоянья девица, а не царская особа, то, без сомнения, все бы должны влюбиться в нее».