Домашние правила

Короче, эта статья заставила меня задуматься о Джейкобе. Он мог бы прижиться в приюте, вероятно, если ему позволят по утрам принимать душ первым. Но если я отправлю брата в такое место (не спрашивайте меня, как я собираюсь его найти), что это скажет обо мне? Что я слишком эгоистичен, чтобы взять под опеку собственного брата? Что я не люблю его?

И все же тихий голосок у меня в голове произнес: ты на это не подписывался.

Тогда я понял: мама тоже не подписывалась, но это ничуть не уменьшило ее любовь к Джейкобу.

Так вот моя сделка: я знаю, что рано или поздно мне придется отвечать за Джейкоба. Когда я найду девушку, на которой захочу жениться, то буду вынужден делать ей предложение с тем условием, что Джейкоб и я – мы идем в комплекте. В самые неподходящие моменты мне, вероятно, придется оправдываться за него или уговаривать его перестать чудить, как сейчас делает мама.

Я не говорю этого вслух, но в глубине сознания у меня мелькает мысль: если бы Джейкоба осудили за убийство и посадили в тюрьму на всю оставшуюся жизнь, то моя жизнь немного упростилась бы.

Я ненавижу себя за такие мысли, но не собираюсь лгать вам.

И полагаю, не имеет значения, чувство вины заставит меня в будущем заботиться о Джейкобе или любовь, потому что я в любом случае буду это делать.

Просто было бы неплохо, если бы меня сперва спросили, понимаете?

Оливер

Мама Спатакопоулос стоит у дверей моей квартиры-офиса с дневным приношением.

– У нас осталось немного ригатони, – говорит она. – А вы так много работаете и все худеете день ото дня.

Я со смехом беру из ее рук контейнер. Пахнет он невероятно, и Тор начинает скакать вокруг моих ног, напоминая, чтобы я не забыл выделить ему братскую долю.

– Спасибо, миссис С., – говорю я; она уже собирается уходить, но я окликаю ее: – Скажите, какую вы знаете желтую еду?

Я думал о том, как Эмма кормит Джейкоба по цветовой схеме. Черт, я думал об Эмме! Точка.

– Вы имеете в виду, как омлет?

Я щелкаю пальцами:

– Верно. Омлет со швейцарским сыром.

Миссис С. хмурится:

– Вы хотите, чтобы я приготовила вам омлет?

– Ни в коем случае, я обожаю ригатони.

Не успеваю я объяснить остальное, как звонит телефон в моем офисе. Извинившись, я быстро захожу внутрь и поднимаю трубку.

– Офис Оливера Бонда, – говорю я.

– Запишите сообщение для себя, – произносит Хелен Шарп. – Если вы наймете кого-нибудь для передачи информации, работать будет удобнее.

– Моя… гм… секретарша только что вышла в туалет.

– Да, – фыркает Хелен, – а я мисс Америка.

– Мои поздравления, – отвечаю я, и голос мой проникнут сарказмом. – Какой у вас талант? Жонглируете головами адвокатов?

Она пропускает колкость мимо ушей.

– Я звоню по поводу слушаний об исключении показаний. Вы вызвали в суд Рича Мэтсона?

– Детектива? Ну… да.

А кого еще мне вызывать по ходатайству, которое должно привести к исключению из дела показаний, данных Джейкобом в полицейском участке?

– Вам не нужно вызывать Мэтсона. Сделать это должна я, и мой ход первый.

– Что вы имеете в виду? Прошение же мое.

– Да, но это одна из тех странных ситуаций, когда, даже если ходатайство подаете вы, бремя предоставления доказательств ложится на штат и мы должны собрать и предъявить все свидетельства в пользу того, что признание было сделано по всем правилам.

Практически для всех других прошений процедура обратная: если мне нужно добиться вынесения какого-то решения, я должен пыхтеть вовсю, чтобы доказать, почему заслуживаю этого. Откуда я мог знать, что из этого правила существуют исключения?

Хорошо еще, что Хелен сейчас не в одной комнате со мной, а то я покраснел до корней волос.

– Что ж, отлично, – говорю я, изображая беззаботность. – Я знаю это. Просто хотел проверить, держите ли вы нос по ветру.

– Пока вы не повесили трубку, Оливер, должна сказать вам: по-моему, ничего у вас не выйдет ни так ни этак.

– О чем вы?

– Вы не можете объявить своего клиента невменяемым и сказать, что он не понимал своих прав. Он цитировал их по памяти, я вас умоляю.

– И в чем тут противоречие? Кто запоминает права обвиняемых дословно? – Тор начинает кусать меня за лодыжки, и я насыпаю немного ригатони в его миску. – Слушайте, Хелен, Джейкоб не вынес в тюрьме и трех дней. Он, разумеется, не протянет там тридцать пять лет, и я сделаю все возможное, чтобы он больше не сел за решетку. – Я неловко умолкаю. – Думаю, вы не рассматриваете вариант, чтобы Джейкоб и дальше жил со своей мамой? Или длительный условный срок?

– Разумеется. Позвольте мне вернуться к вам с этим разговором после обеда с Пасхальным Кроликом, Зубной феей и Сантой, – говорит Хелен. – Это убийство. Или вы забыли? Может, у вашего клиента аутизм, но у меня есть жертва и убитые горем родители, и это побивает все. Вы можете размахивать плакатом «Помогите детям с особыми потребностями», чтобы собрать деньги для школ или специальных учреждений, но это не отменяет виновности. Увидимся в суде, Оливер.

Я грохаю трубку на аппарат и смотрю на Тора, который лежит на боку в счастливой послеобеденной коме. Когда телефон звонит вновь, я резко отвечаю: