Оливер
Месяц спустя я сижу развалясь на диване в гостиной дома Хантов и испытываю ощущение дежавю: просматриваю присланные мне материалы дела, куда включены блокноты Джейкоба с записями про «Борцов с преступностью», а он устроился на полу передо мной и смотрит по телевизору ту самую серию, про которую я читаю.
– Хочешь, скажу тебе, чем все закончится? – спрашиваю я.
– Я уже знаю. – Однако это не мешает Джейкобу снова записывать что-то в блокноте – новеньком, модном, специально предназначенном для сочинений.
Серия 49: «Секс, ложь и видеомонтаж
Ситуация: В титры фильма, который демонстрируется на кинофестивале, врезана предсмертная записка, после чего режиссера одной малобюджетной картины находят мертвым на заднем сиденье автомобиля, однако полицейские подозревают, что дело тут нечисто.
Улики:
Рекламный ролик кинофестиваля.
Вырезки из монтажной студии – кто эта блондинка и действительно она мертва или просто прикидывается?
Жесткий диск с компьютера режиссера.
Его же коллекция редких бабочек – ложный след, энтомология ни при чем.
Кислота в трубках.
Раскрыто: Мной! 0:24
– Ты раскрыл дело за двадцать минут?
– Да.
– Преступник – официант, – говорю я.
– Нет, это водопроводчик, – поправляет меня Джейкоб.
Вот и шути с ним.
Так у нас заведено: вместо того чтобы сидеть в течение дня у себя в офисе, я готовлюсь к процессу у Хантов. Так я могу присматривать за Джейкобом, если Эмме нужно куда-нибудь уйти, и клиент всегда рядом для ответов на возникающие у меня вопросы. Тору это нравится, потому что бо́льшую часть дня он проводит, свернувшись калачиком на коленях у Джейкоба. Джейкобу это нравится, потому что я приношу с собой Wii. Тэо это нравится, так как если по Зеленым Понедельникам я приношу гуакамоле для его брата, то для него кладу в холодильник кусок незеленой пиццы с сосисками.
Не знаю, нравится ли это Эмме.
Тэо проходит мимо нас к стойке с папками.
– Ты все еще делаешь домашку? – интересуется Джейкоб.
В его тоне нет и следа насмешки – голос, как обычно, ровный, но Тэо жестом посылает его куда подальше. Обычно Тэо первый справляется с заданиями, но сегодня проваландался.
Я жду, что Джейкоб ответит брату тем же, но тот снова фокусирует стеклянный взгляд на экране телевизора.
– Эй! – говорю я, приближаясь к Тэо.
Он вздрагивает и сует в карман джинсов листок, который быстро просматривал:
– Хватит шпионить за мной!
– А что ты тут делаешь? Разве это папки не твоей мамы?
– А разве вас это касается? – огрызается Тэо.
– Нет. Но Джейкоб меня касается. И тебе нужно извиниться.
– А еще мне нужно получать пять порций овощей каждый день, но такое редко случается, – отвечает он и идет обратно на кухню доделывать домашнюю работу.
Я уже достаточно хорошо изучил Джейкоба и улавливаю признаки, говорящие о его эмоциях. Сейчас он раскачивается взад-вперед, то есть слова Тэо задели его сильнее, чем он хочет показать.
– Если ты пожалуешься на него матери, – говорю я, – могу поспорить, это прекратится.
– На брата нельзя жаловаться, о нем нужно заботиться. Он единственный, кто у тебя есть, – повторяет Джейкоб. – Это домашнее правило.
Если бы я мог показать присяжным, как живет Джейкоб, всегда исполняя какое-нибудь правило; если бы я мог провести параллель между ребенком, не нарушающим установленные матерью порядки, и гражданином, который еще менее склонен преступать законы страны; если бы я мог показать им, что синдром Аспергера делает буквально невозможным для него переход этой черты между правильным и неправильным, – ну, тогда я выиграл бы дело.
– Знаешь, после обеда я хочу поговорить с тобой о том, что случится позже на этой неделе, когда мы…
– Ш-ш-ш, – шикает на меня Джейкоб. – Реклама закончилась.