Домашние правила

Паспорт у меня был. Однажды мы ездили на каникулы в Канаду, но поездка продолжалась всего шесть часов, потому что Джейкоб отказался спать в мотеле, где в комнате был оранжевый ковер. Паспорт лежал в соседней папке с той, где хранилась аварийная кредитка. А добраться до аэропорта проще простого: поймал две попутные машины – и на месте.

Мне хотелось бы сказать вам, что у меня есть план, но его нет. Знаю я только одно: прямо или косвенно, но я виноват. Я не убивал Джесс Огилви, но видел ее в день смерти и не сказал об этом ни полиции, ни матери, ни кому бы то ни было еще, и теперь Джейкоба судят за убийство. По мне, так это цепная реакция. Если бы я не забирался в чужие дома, то не оказался бы в доме Джесс. Если бы я не встречался с ней взглядом… может быть, это недостающее звено разорвало бы нить случившихся впоследствии событий. Мы все знали, что мама страшно переживала: откуда взять денег на судебный процесс Джейкоба. Я подумал, что если собираюсь когда-нибудь устранить свой кармический долг, то могу начать с решения этой проблемы.

Вот откуда мне в голову пришла мысль навестить отца.

В самолете я сижу между бизнесменом, который пытается заснуть, и женщиной, похожей на бабушку, – у нее короткие седые волосы и сиреневая толстовка с кошкой. Бизнесмен ерзает в кресле, потому что позади него сидит ребенок, который молотит ногами по спинке сиденья.

– Иисусе Св. Христос, – произносит мужчина.

Меня всегда удивляло, почему люди так говорят. Почему Св.? Вдруг его второе имя Стэнли?

– Застряла на последнем, – заявляет бабуля.

Я вытаскиваю из ушей наушники:

– Простите?

– Нет, это не подходит. – Она согнулась над кроссвордом на последней странице журнала «Американ эрлайнс», который кладут в карманы на спинке кресла. Он наполовину заполнен. Я это терпеть не могу. Неужели придурок, сидевший на этом месте во время предыдущего перелета, не подумал, что кому-то еще захочется разгадать этот кроссворд самостоятельно? – Подсказка: «Достойный сожаления». И тут четыре буквы.

«Тэо»[25], – думаю я.

Вдруг бизнесмен привстает в кресле и разворачивается назад:

– Мадам, есть ли надежда, что вы сможете удержать вашего шалуна от такой невероятной грубости?

– Вот оно, – говорит бабуля. – Rude![26]

Я смотрю, как она вписывает карандашом слово в клеточки.

– Гм… мне кажется, оно пишется по-другому, – говорю, робея. – R-U-E-D[27].

– Верно, – говорит старушка и стирает написанное, чтобы исправить. – Признаюсь, у меня очень плохо с орфографией. – Она улыбается мне. – И зачем ты летишь в солнечную Калифорнию?

– Нужно увидеться кое с кем.

– Мне тоже. С человеком, которого я никогда не видела, – с моим первым внуком.

– Ух ты! – говорю я. – Вы, наверное, очень волнуетесь.

– Думаю, да, но это приятное волнение. Меня зовут Эдит.

– Я Пол.

Ладно, не знаю, откуда взялась эта ложь. А чему, собственно, удивляться, когда я уже целый месяц держу в секрете свою причастность к этому ночному кошмару и сильно поднаторел в притворстве. Я стал другим человеком. Но как только я придумал себе имя, все остальное явилось само собой. У меня каникулы в школе. Я единственный ребенок. Мои родители разведены (ха! Это правда!), и я лечу повидаться с отцом. Мы собираемся поехать с экскурсионным туром в Стэнфордский университет.

Дома мы не говорим об отце. В школе на культурологии мы изучали аборигенные культуры, в которых люди не произносят имена тех, кто ушел, когда жизнь стала слишком трудной. Мне неизвестны подробности развода родителей, кроме того, что сам я был младенцем, когда это случилось, и, разумеется, в глубине сознания у меня таится мысль, не стал ли я той соломинкой, которая переломила спину верблюду. Но я знаю, что отец пытается расплатиться за свою вину, каждый месяц присылая матери алименты. И мне также известно, что он заменил меня и Джейкоба двумя маленькими девочками, похожими на фарфоровых кукол, которые, вероятно, ни разу за свою короткую жизнь не вламывались в чужие дома и не занимались самостимуляцией. Я знаю это, потому что каждое Рождество отец присылает нам открытку, которую я выбрасываю, если добираюсь до почтового ящика раньше мамы.

– У тебя есть братья и сестры? – спрашивает Эдит.

Я делаю глоток купленного за три бакса лимонада и отвечаю:

– Нет. Единственный ребенок.

– Прекрати! – произносит бизнесмен, и одно ужасное мгновение я думаю, что он сейчас расскажет этой пожилой женщине, кто я такой на самом деле, но потом мужчина разворачивается в кресле и с мольбой говорит матери маленького ребенка:

– Ради бога!

– Пол, – обращается ко мне Эдит, – что ты хочешь изучать в Стэнфорде?

Мне пятнадцать, и я понятия не имею, чего хочу в жизни. Кроме того, чтобы исправить то, что натворил.

Вместо ответа я указываю на кроссворд и говорю:

– Город Кито. Это ответ на сорок два по горизонтали.