Домашние правила

– Потому что я не мог бросить ее, – говорит он таким тоном, как будто это совершенно очевидно.

У меня отпадает челюсть. Я не успеваю задать еще хоть один вопрос (Она отвергла тебя? Ты пытался ее поцеловать, а она слишком сильно упиралась? Ты прижал ее к себе не в меру крепко и случайно задушил?), так как к камере подходит бейлиф.

– Вас ждут.

Я делаю жест бейлифу, чтобы он открыл камеру.

Мы заходим в зал суда последними, нет только присяжных и судьи. Эмма сразу впивается взглядом в сына:

– Все в порядке?

Но я не успеваю ничего ей ответить, потому что входят присяжные и судья.

– Советники, – говорит он, усаживаясь в кресло. – Подойдите. – (Мы с Хелен приближаемся к нему.) – Мистер Бонд, вы поговорили со своим клиентом?

– Да, Ваша честь, и больше нарушений порядка не будет.

– Едва могу сдержать свою радость, – произносит судья Каттингс. – Тогда вы можете продолжать.

Притом что мне теперь известно, защита со ссылкой на невменяемость выглядит еще более оправданной и сильной. Надеюсь, присяжные поймут это послание, выраженное громко и четко.

– Защита отдыхает, – объявляю я.

– Что? – взрывается Джейкоб. – Нет, ничего подобного!

Я закрываю глаза и начинаю считать до десяти, потому что нехорошо убивать своего клиента на глазах у всего жюри присяжных, а потом над моим плечом проплывает бумажный самолетик. Это одна из записок Джейкоба. Разворачиваю ее.

Я ХОЧУ ГОВОРИТЬ.

– Ни в коем случае, – повернувшись к нему, заявляю я.

– Какие-то проблемы, мистер Бонд? – спрашивает судья.

– Нет, Ваша честь, – отвечаю я.

– Да, – одновременно со мной произносит Джейкоб.

Привставая со стула, я говорю судье:

– Нам нужен сенсорный перерыв.

– Заседание продлилось всего десять секунд! – возражает Хелен.

– Вы завершили, мистер Бонд? – спрашивает судья. – Или есть еще что-то?

– Есть, – встревает Джейкоб. – Теперь моя очередь говорить. И если я хочу дать показания, вы должны мне позволить.

– Ты не будешь давать показания, – твердо заявляет Эмма.

– Вы, мисс Хант, не имеете права слова! Я один здесь понимаю, что мы находимся на заседании суда? – ревет судья Каттингс. – Мистер Бонд, представьте своего последнего свидетеля.

– Мне бы хотелось взять небольшой перерыв…

– Не сомневаюсь в этом. Мне хотелось бы находиться в Невисе, а не здесь, но ни один из нас не получит желаемого, – резко заявляет судья.

Качая головой, я подвожу Джейкоба к месту свидетеля. Я так зол, что плохо соображаю. Джейкоб скажет присяжным правду, как сказал мне, и выроет себе могилу. Если не сутью своих слов, то тем, как это будет сделано: не важно, что было произнесено до сих пор, не важно, какие показания дали свидетели, присяжные запомнят неуклюжего мальчика, который говорит торопливо, ерзает на стуле, не выказывает сообразных ситуации эмоций и не смотрит в глаза, то есть демонстрирует все обычные проявления чувства вины. Не имеет значения, что скажет Джейкоб, его манера вести себя укажет на него как на виновного, он еще и слова не успеет произнести.

Я открываю для него воротца, чтобы он вошел за барьер, отделяющий место свидетеля, и тихо говорю:

– Это твои похороны.

– Нет, – отвечает Джейкоб. – Это суд надо мной.

Могу точно определить момент, когда он понимает, что погорячился. Его приводят к присяге, и он тяжело сглатывает. Глаза у него широко раскрыты и скачут по всему залу.

– Скажите мне, что происходит, когда вы нервничаете, Джейкоб, – говорю я.

Он облизывает губы.

– Я хожу на цыпочках или пружиню на подушечках стоп. Иногда хлопаю руками, говорю слишком быстро или смеюсь, хотя смеяться не над чем.

– Вы сейчас нервничаете?

– Да.

– Почему?

Губы Джейкоба растягиваются в улыбке.

– Потому что на меня все смотрят.

– Это все?

– Еще свет слишком яркий. И я не знаю, что вы скажете дальше.

«И кто, черт возьми, в этом виноват?!» – думаю я.

– Джейкоб, вы заявили суду, что хотите говорить.

– Да.

– Что вы хотите сказать присяжным?

Джейкоб мнется.

– Правду, – изрекает он.

Джейкоб

Кровь по всему полу, и она лежит в ней. Она не отвечает, хотя я зову ее по имени. Я понимаю, что нужно передвинуть ее, а потому поднимаю и несу в коридор, и когда я делаю это, еще больше крови течет у нее из носа и изо рта. Я стараюсь не думать о том, что прикасаюсь к ее телу, а она голая; это не как в кино, где девушка прекрасна, а парень подсвечен сзади; просто кожа прикасается к коже, и мне стыдно за нее, потому что она даже не знает, что на ней нет одежды. Я не хочу запачкать кровью полотенца, а потому вытираю ей лицо туалетной бумагой и спускаю ее в унитаз.

На полу лежат трусы, лифчик, спортивные штаны и рубашка. Сперва я надеваю на нее лифчик. Я знаю, как это делается, потому что смотрю фильмы по телевизору и видел, как их снимают; нужно только повторить все в обратном порядке. С трусами мне не все понятно, потому что на них с одной стороны есть надпись, и я не знаю, она должна быть спереди или сзади, поэтому натягиваю их на нее как придется. Потом надеваю рубашку, штаны, носки и угги – это самое сложное, потому что она не может наступить в них ногой.