Домашние правила

– Он устраивает для меня дома места преступлений, – тихо говорит Эмма. – Чтобы я, собрав улики, могла восстановить цепь событий. Но мне следовало просчитывать последствия на будущее. Мы никогда не обсуждали, что происходит потом. Как теперь вот.

– Я понимаю, вы расстроены, но у нас есть много времени, чтобы во всем разобраться. Сегодняшнее предъявление обвинения – это формальность.

Эмма поднимает на меня глаза. Во время учебы в колледже девушки, глядя на которых я невольно пускал слюни, обычно по утрам имели на подбородке следы зубной пасты или втыкали карандаши в свои плохо расчесанные волосы, чтобы убрать их с лица. Поражавшие меня особы были крайне далеки от заботы о своей внешности и блистали естественной, безыскусной красотой. Эмма Хант, вероятно, лет на десять старше меня, но все еще сногсшибательна.

– Сколько вам лет? – спрашивает она меня.

– Не думаю, что хронологический возраст является истинной мерой…

– Двадцать четыре, – высказывает догадку Эмма.

– Двадцать восемь.

Она закрывает глаза и качает головой:

– Двадцать восемь мне было тысячу лет назад.

– Тогда вы выглядите великолепно для своего возраста.

Моргнув, она с жаром вглядывается в мое лицо:

– Обещайте! Обещайте, что вытащите отсюда моего сына!

Я киваю, и на мгновение мне хочется быть рыцарем на белом коне, хочется сказать ей, что я знаю уголовное право так же хорошо, как умею подковать лошадь, и не обмануть ее ожиданий. Тут из-за угла выглядывает бейлиф со словами:

– Мы готовы.

Хотелось бы мне сказать то же самое.

Зал суда выглядит по-другому, когда он пуст. В воздухе висят пылинки; мои шаги по паркетному полу звучат как выстрелы. Мы с Эммой проходим мимо галереи, где она садится в первый ряд за барьером, а я занимаю место за столом защиты.

Это дежавю.

Бейлифы вводят Джейкоба. Он в наручниках, и я слышу, как Эмма втягивает в себя воздух. Но ведь его пришлось уводить отсюда силой, он отбивался от охранника; как знать, не устроит ли он опять какую-нибудь сцену. Джейкоб садится рядом со мной, кладет руки на колени; наручники звякают. Он поджимает губы, будто пытается показать, что помнит мои инструкции.

– Всем встать, – говорит бейлиф, и я, поднимаясь, хватаю Джейкоба за рукав, чтобы он сделал то же.

Входит судья Каттингс; мантия развевается вокруг него, будто ее треплет штормовой ветер; он тяжело садится в кресло.

– Полагаю, советник, вы поговорили со своим клиентом о том, как нужно вести себя в зале суда?

– Да, Ваша честь, – отвечаю я. – Я прошу прощения за его несдержанность. Джейкоб – аутист.

Судья хмурит брови:

– Вы беспокоитесь о дееспособности?

– Да, – отвечаю я.

– Хорошо. Мистер Бонд, ваш клиент доставлен сюда для предъявления ему обвинения в убийстве первой степени в соответствии с Аннотированным сводом законов штата Вермонт, раздел тринадцать, статья две тысячи триста первая. Вы отказываетесь от зачитывания его прав в настоящий момент?

– Да, Ваша честь.

Судья кивает:

– Я собираюсь сделать заявление о невиновности вашего клиента от его имени из-за проблем с дееспособностью.

Это вызывает у меня мгновенное замешательство. Значит, мне уже не нужно выступать с заявлением?

– Есть еще какие-нибудь проблемы с обвинением на сегодняшний день, советник?

– Я так не думаю, Ваша честь…

– Отлично. Слушания по вопросу о дееспособности состоятся через четырнадцать дней в девять утра. Тогда и увидимся, мистер Бонд.

Бейлиф покрупнее подходит к столу защиты и поднимает Джейкоба на ноги. Тот взвизгивает, а потом, вспомнив правила поведения в суде, замолкает.

– Подождите минутку, – встреваю я. – Ваша честь, разве вы только что не отпустили нас?

– Советник, я сказал, что вы можете идти. А ваш клиент обвиняется в убийстве и будет находиться под стражей до слушаний по его дееспособности в соответствии с вашим запросом.

Судья встает, чтобы вернуться к себе в кабинет, Джейкоба выводят из зала – на этот раз тихо. Его отправят на две недели в тюрьму, а я набираюсь храбрости, чтобы повернуться к Эмме Хант и признать, что сейчас сделал именно то, чего обещал не делать.

Тэо

Мама плачет редко. В первый раз, как я уже говорил, это случилось в библиотеке, когда я устроил скандал вместо Джейкоба. Во второй раз это случилось, когда мне было десять лет, а Джейкобу тринадцать и ему дали задание по жизненным навыкам – дополнительному уроку, который он ненавидел, потому что на эти занятия ходили всего двое аутистов; у второго мальчика не было синдрома Аспергера, но он стоял ниже по аутистическому спектру и бо́льшую часть урока раскладывал на столе фломастеры кончик к кончику. Остальные трое имели синдром Дауна или отставали в развитии. Из-за этого очень много времени отводилось таким вещам, как гигиена, а с этим Джейкоб уже был хорошо знаком, и совсем чуть-чуть – социальным навыкам. И вот однажды учительница предложила ученикам к следующему уроку завести себе друзей.

– Друзей не заводят, – хмуро заявил Джейкоб. – Они не появляются, как время на будильнике.

– Тебе нужно только запомнить по шагам, что говорила миссис Лафой, – сказала мама. – Посмотри кому-нибудь в глаза, назови свое имя, предложи поиграть.