Рич
– Хочешь оказать нам честь? – спрашивает меня Бэзил.
Мы столпились в ванной Джессики Огилви – я и двое криминалистов, которые прочесывают дом в поисках улик. Марси залепила окна черной бумагой и стоит наготове со своей камерой. Бэзил смешал люминол, чтобы обрызгать им ванну, пол, стены. Я щелкаю выключателем и погружаю нас во тьму.
Бэзил разбрызгивает раствор, и вдруг вся ванная загорается, как рождественская елка; замазка между кафельными плитками сияет ярким флуоресцентным синим.
– Черт возьми! – бормочет Марси. – Мне нравится, когда мы оказываемся правы.
Люминол светится при контакте с правильным катализатором – в данном случае с железом в гемоглобине. Джейкоб Хант, может, достаточно умен, чтобы убрать за собой после убийства Джесс Огилви, но следы крови все равно остались, и они убедят присяжных в его виновности.
– Отличная работа! – говорю я, пока Марси яростно щелкает фотоаппаратом.
Если это окажется кровь жертвы, тогда картина преступления сложится окончательно.
– Джейкоб Хант приходит на назначенную встречу с жертвой, – вслух размышляю я. – Они ссорятся, может быть, опрокидывают стойку с дисками, разбрасывают почту, переворачивают несколько табуреток, и он загоняет ее, очевидно, сюда – избивает и наконец наносит смертельный удар. – Люминол перестает светиться, и я включаю свет. – Он прибирается в ванной, потом моет жертву, одевает ее и тащит в кульверт. – Я смотрю на пол. При ярком свете не видно ни химиката, ни крови. – Но Джейкоб – любитель криминалистики, – добавляю я.
Бэзил усмехается:
– Я читал в журнале «Эсквайр» статью о том, что, по мнению женщин, мы сексуальнее пожарных…
– Не всех женщин, – уточняет Марси.
– Итак, – продолжаю я, не обращая на них внимания, – он возвращается на место преступления и решает замести следы. Дело в том, что он умен и хочет свалить вину на Марка Магуайра. И вот он думает: «Если бы это сделал Марк, как он попытался бы скрыть свое преступление?» Сымитировал бы похищение. Хант надевает ботинки Магуайра и топает снаружи, потом режет сетку на окне. Ставит на место диски, собирает с пола почту, поднимает табуретки. Но он также понимает, что у Марка хватит сообразительности, чтобы попытаться сбить с толку следователей, поэтому Джейкоб печатает записку для почтальона, набивает рюкзак одеждой жертвы и забирает его с собой – то и другое намекает, что Джесс уехала сама.
– Ты теряешь меня, – говорит Марси.
– Джейкоб Хант подстроил все на месте преступления так, чтобы улики указывали на кого-то другого, кто якобы заметал следы, желая скрыть свою причастность к убийству. Это чертовски умно. – Я вздыхаю.
– Так что ты думаешь? – спрашивает Бэзил. – Ссора любовников?
Я качаю головой:
– Не знаю.
Пока.
Марси пожимает плечами:
– Плохо, что у преступников нет склонности к разговорам.
– Хорошо, что она есть у жертв, – говорю я.
Уэйн Нассбаум по локти запустил руки в грудную клетку мертвого мужчины из Свантона, когда я, надев маску и бахилы, вхожу в прозекторскую.
– Больше не могу ждать, – говорю я.
Последние сорок пять минут я проторчал в кабинете Уэйна.
– Он тоже, – отзывается Уэйн, а я замечаю странгуляционные борозды на шее трупа. – Слушай, не мог же я предугадать, что убийство-самоубийство преступника выбьет меня из расписания. – Уэйн вытаскивает из тела какой-то блестящий красный орган и держит его на ладони; глаза Нассбаума пляшут. – Давай, детектив. Имей сердце.
Я не улыбаюсь.
– Тебя этому научили в клоунском колледже?
– Ага. Этот трюк идет после метания торта под номером сто один.
Уэйн поворачивается к лаборантке, молодой женщине, которая помогает ему во время вскрытий. Ее зовут Лила, и однажды она пыталась завести со мной роман, пригласив на дискотеку в Южный Бёрлингтон. Мне это вовсе не польстило, наоборот, я почувствовал себя стариком.
– Лила, дай мне десять минут.
Он стягивает с рук перчатки, снимает халат и бахилы, мы выходим из стерильной атмосферы прозекторской и направляемся по коридору к его кабинету. Уэйн перебирает папки на столе, пока на глаза мне не попадается одна с именем Джесс Огилви в строке для подписи.