Домашний огонь

А потом и он стал обращаться к ней с теми же словами: слышишь, тот Лондон, по которому нам еще не довелось бродить вместе, вот перестук камней, разлетающихся из-под газонокосилки на краю двора, вот разный звук проезжающего по улице транспорта – мотоцикл со свистом, минивэн с грохотом, вот голоса подвыпившей английской парочки, тот же тембр, но совсем другие интонации, чем у зарядившихся кофе итальянских туристов. Слышишь, как по-разному скрипит кровать, прислушайся к короткому вскрику разочарования, когда ты уходишь, к протяжному стону счастья, когда возвращаешься. Послушай, как учащается мое дыхание, мой пульс, когда ты вот так притрагиваешься ко мне. По настоянию Аники он стал делать небольшие аудиозаписи, когда оставался один, потом проигрывал ей и просил угадать звуки, соединял их в рассказ о том, как его жизнь идет без нее: открываются и закрываются турникеты в метро, его мать подстригает секатором розовые кусты, громко хлопает дверь недавно оборудованного в доме родителей убежища, мужчины рядком на беговых дорожках в фитнес-центре молча, не признаваясь в том, соревнуются, кто быстрее и кто выносливее, диалоги с интернет-учебником урду, собственные руки, подводящие Эймона к кульминации, пока он думает о ней. Когда он спросил ее, отчего же она ему не приносит звуки своего дня, Аника пожала плечами и сказала, пусть-ка он сам придумает для нее игру, нечего заимствовать ее правила. Но его ум был непригоден д ля таких изобретений.

– Попала под дождь? – спросил он, подходя ее поцеловать – она вошла в его полосатом бело-голубом халате, в руках кучка мокрой одежды. Она почти сразу же вырвалась из объятий, предъявив эти мокрые одежки вместо объяснения. Сложила их в сушилку и села на стул возле кухонной стойки. Он снова подошел и принялся вытирать ее волосы большим полотенцем.

– К тебе не цепляются из-за хиджаба? – спросил он.

Она откинула голову, прислонилась к его груди и подняла глаза.

– Если тебе девятнадцать и ты женщина, к тебе прицепятся, что бы ты ни надела. По большей части ерунда, от которой легко отмахнуться. Иногда случается что-то, от чего в людях пробуждается враждебность: теракт, жертвами которого стали европейцы; речь министра внутренних дел о людях, которые выделяются и отгораживаются одеждой. В таком роде.

На это он ничего не ответил, ухватил прядь ее волос и сжал, перемещая кулак сверху вниз, вода закапала на деревянный пол.

– И нет, душ я принимала не потому, что попала под дождь. В меня какой-то придурок плюнул в метро.

– Какой-то придурок – что?!

Она повернулась на вращающемся стуле.

– Что ты говоришь своему отцу после такой речи? Говоришь ему: здорово, папа, ты правильно заклеймил людей за то, как они одеваются? Или говоришь: как можно выступать перед подростками и требовать от них, чтобы они мимикрировали? Говоришь: а что же ты не упомянул среди прочих вещей, на которые может рассчитывать в этой стране мусульманин, пытку, экстрадицию, арест без суда, бесконечные допросы в аэропорту, шпионов в мечети, учителей, которые сдадут твоих детей властям, если заподозрят, что те мечтают о мире без глобального британского влияния?

– Погоди, погоди! Остановись! Мой отец никогда…

Он ни разу не слышал, чтобы она заговаривала на эту тему, с первой их встречи, когда она упомянула «гугл для мусульман», и от той ее реплики он предпочел отмахнуться.

– Ты что же думаешь, к нему расисты не вязались? Он хочет, чтобы тебе и таким, как ты, не причиняли бессмысленных страданий. Вот почему он дал этот совет. Хотя формулировка неудачная, согласен.

Беглая, грустная улыбка:

– «Таким, как ты»?

– Тоже неудачно сформулировано.

– Нет, не думаю. Есть такие, как я, а есть такие, как ты. Я это с самого начала понимала. А зачем бы я просила тебя держать все в тайне? Мы с тобой и пяти минут не продержались бы вместе, если бы ты рассказал обо мне родителям и друзьям.

– Знаю.

Это признание застигло врасплох обоих.

– Но так было раньше. Теперь же, если мир вздумает разделиться на Анику и все остальное, вопроса нет, где я стою. Я стою на коленях, я бы охотно встал на колени, только, боюсь, ты еще не готова к этому.

– Не готова к чему?

– Я только что предложил сделать тебе предложение.

На миг он испугался, не совершил ли ужасную ошибку: Аника смотрела на него так, словно он произнес нечто безумное. Но в следующее мгновение ее губы прижались к его губам, его руки заскользили по теплой после душа коже, все, чего он хотел, было прямо здесь, перед ним – эта женщина, эта жизнь, эта целостность.

* * *