Домашний огонь

– Положи сюда руку. Ладонью вверх. Я поставлю на нее утюг.

Парвиз перевел взгляд с шипящего утюга на лицо Фарука. Усмешки на лице не было. Лишь настороженность – и готовящийся приговор. Парвиз шагнул ближе, положил обе руки на гладильную доску, заставил себя стоять тихо, пока Фарук поднимал утюг, делал ложный выпад – улыбнулся, когда Парвиз не отдернул руку и лишь слегка притронулся этим клинообразным оружием к его ладони. Горячо, но терпеть можно.

– Тут действует не столько жар, сколько давление пара. Даже тончайший шелк не прожжет, – похвастал он, словно в рекламе. Ухватил Парвиза пониже затылка, притянул к себе, поцеловал в лоб. – Мой верный воин!

И снова занялся глажкой. Парвиз сунул руки в карманы.

– Библиотека, – произнес Фарук. – Конечно, это важно. Как и то, что происходит с медициной, с пособиями по безработице и со всем прочим. Ты же знаешь, когда-то эта страна была великой.

– Когда это?

– Не так давно. Когда она понимала, что нужно строить государство общего благоденствия, а не разрушать его, когда мигрантов гостеприимно принимали, а не гнали прочь. Представь, каково жить в такой стране. И не улыбайся. Сделай, как я прошу: представь себе это.

Парвиз нерешительно покачал головой, не понимая, чего от него хотят.

– Есть такое место, мы можем прямо сейчас туда отправиться. Место, где иммигрантов, приезжающих, чтобы присоединиться, встречают точно королей. Им дают больше привилегий, чем местным, понимая, от сколького они отказались, уехав. Место, где цвет твоей кожи не имеет значения. Где школы и больницы бесплатны и все одинаково доступно для богатых и бедных. Где мужчина – это мужчина. Где никому не приходится оскверняться в притоне для азартных игр, чтобы заработать себе на хлеб, где мужчина может достойно обеспечить свою семью. Где юноша вроде тебя может работать в студии с новейшей техникой, жить по-царски. Собственная вилла, роскошная машина. И там ты сможешь открыто говорить о своем отце – с гордостью, а не со стыдом.

Парвиз рассмеялся. Никогда прежде он не видел Фарука таким веселым, даже игривым.

– Так что же мы медлим? В путь – по дорожке из желтого кирпича. Или нас туда белый кролик отведет?

– Какой еще кролик? Почему ты болтаешь о кроликах, когда я пытаюсь рассказать тебе важные вещи?

– Извини. Так это реальное место – о чем ты говоришь?

– Ты знаешь, о чем я говорю. О Халифате.

Парвиз поднял руки, словно защищаясь.

– Ладно, шеф, ты меня просто дразнишь.

Фарук выключил утюг, влез в штаны карго, натянул футболку.

– Я был там. Как раз оттуда вернулся, когда с тобой встретился. Кому ты поверишь? Людям, которые утверждали, что Ирак готовит оружие массового поражения, которые пытали твоего отца во имя «свободы», – или мне?

Казалось, сердце Парвиза целиком заполнило грудную клетку. Стучало так яростно, что Парвиз удивился, отчего не колышется футболка. Фарук вдруг смягчился.

– Но своим-то глазам ты поверишь? Погоди. – Он вышел в кухню и принес планшет. – Не бойся, никто не узнает, на что ты смотрел, – всё офлайн. Я пока глажку закончу. Будут вопросы – задавай.

Парвиз пристроился на груде матрасов, планшет положил на колени. Фарук открыл фотобраузер на картинке с черно-белым флагом; впервые Парвиз увидел этот флаг несколько месяцев назад, но уже научился быстро пролистывать страницу газеты с подобной картинкой, чтобы другие пассажиры в метро не заподозрили, будто мусульманский мальчишка чересчур этим интересуется. Он покосился на Фарука – тот изобразил, как прокручивается слайд-шоу. Перед Парвизом заскользили снимки: мужчины рыбачат, за спиной у них великолепный рассвет; дети качаются на качелях; мужчина скачет по городу на горячем жеребце; тележки со свежими овощами; пожилые, но крепкие с виду мужчины под сенью виноградных лоз, протягивают руки, чтобы сорвать гроздь; молодые люди разных национальностей сидят рядом на расстеленном в поле ковре; мужчины целятся из автоматов в затылки других мужчин, которые стоят на коленях; ночной вид с высоты птичьего полета – улица, кипящая жизнью, горят фонари и фары; мужчины и мальчики в огромном бассейне; мальчики и девочки в очереди перед сказочным замком в парке развлечений; клиника, где принимается донорская кровь; улыбающиеся мужчины подметают и без того чистую улицу; птичий заповедник; окровавленный детский труп.

Парвиз сам не заметил, как отреагировал на последнюю фотографию, но что-то, видимо, сказал, ведь Фарук переспросил: «Что?» – и подошел глянуть, о чем он.

– Это сделали курды, которых Запад на руках носит. Ее звали Лайла, три годика всего.

– А те мужчины, кого казнят, – на другом фото?

– Те, кто сделал это с ней, или другие, такие же в точности.

– И все другие снимки – настоящие?

– Разумеется, настоящие. Смотри! – он отлистал обратно к рыбалке, и Парвиз убедился, что один из рыбаков, тот, что напрягая мышцы, пытался вытащить добычу, – Фарук.