Домашний зоопарк ледникового периода

– Все, хватит! – решаю я – Теперь точно заболеешь.

Серега не заболел, и мы были вынуждены пойти к класснухе с повинной. На удивление, эта мудрая женщина нас простила, с условием немедленной явки на занятия. Серега был спасен, мою же репутацию уже ничто не могло испортить. Меня и без того уже несколько раз выгоняли из школы за внешний вид, я успел отметиться дракой в классе с практикантом, который взбешенный моим поведением во время классного часа, пытался выволочь меня за шиворот, за что получил несколько ударов увесистым портфелем по голове. В портфеле я носил толстые тома полюбившегося мне американского юмориста Марка Твена, которые я регулярно выписывал в поселковой библиотеке. Благодаря этому писателю, я научился в жизни находить повод для смеха, какой бы серьезной и опасной она не казалась на первый взгляд.

Чтобы закончить рассказ о Сереге, я должен забежать немного вперед, и рассказать о том, что жизнь его сложилась не очень удачно. Его мать, работавшая на Сахалине портнихой, вместе с младшим сыном, в конце девяностых уехала в Корею, где жила на скромную пенсию, и долгое время содержала на нее своего отпрыска. Серега остался в отцовском доме, пытался поступить в институт, но провалив вступительные экзамены, ушел работать на стройку. В девяностые занялся упаковочным бизнесом, но прогорел. Сергей так и не женился, детей у него не было, жил огородом, выпивал. За год до его смерти, впервые за тридцать пять лет, я поговорил с ним по телефону. Серега жаловался на временные трудности, но не унывал и собирался подкопить деньжат и съездить ко мне в гости. Мои сверстники постепенно тихо и смиренно уходят из жизни, и мне чертовски жаль, что этого, практически, никто не замечает. Какой же смысл был в этой жизни? – хочется мне задать вопрос. Вопрос в пустоту. Вопрос, обращенный в прошлое, – в тот яркий солнечный зимний день, где Серега бегает босиком по ослепительно белому снегу вдоль замерзшей речки.

В жизни моей мамы на Сахалине произошла очередная перемена.

В общежитии она познакомилась с разведенным инженером-строителем Владимиром Константиновичем и через год вступила с ним в брак. Константинович, был умеренно пьющим мужчиной, с богатой по тем временам библиотекой, и коллекцией пластинок Шаляпина. Шаляпин меня мало интересовал, к музыке, после того как я бросил занятия в музыкальной школе, я был совершенно равнодушен, а вот собрания сочинений Конан Дойля и Джека Лондона меня привлекали и стали основой нашей дружбы с маминым избранником. Благодаря ему я полюбил шахматы, и подтянул свои знания по математике, когда решил, что мне нужно выправить оценки в аттестате, чтобы после восьмого класса поступить в мореходное училище. Константинович оказал благотворное влияние и на характер моей матери. Замужество стабилизировало ее эмоционально, он сдерживал ее воспитательные порывы, сглаживал конфликты. После того, как мама переехала жить в его комнату на второй этаж, в моем распоряжении осталась комната на первом этаже, где я стал полноправным хозяином, лишь изредка поднимаясь наверх, чтобы принять участие в семейных ужинах. Жили мы скромно, Константинович выплачивал из своей зарплаты прораба на стройке львиную долю за алименты на двоих детей от своего первого брака. Я был неприхотлив в одежде и носил все, что мне покупали.

Увлекшись шахматами, я проводил время в решении шахматных задач, изучал дебютные начала и вошел в сборную школу, занявшей третье место на областных соревнованиях среди школьников. Мои скромные успехи сослужили мне добрую службу и в школе. Учитель математики, руководивший шахматным кружком, обратил на меня внимание и мои оценки в журнале начали медленное восхождение вверх.

После окончания седьмого класса, я посвятил лето штудированию учебников физики, математики, биологии, химии, заполняя пробелы в знаниях по этим предметам, изрядно запущенные за минувший учебный год. В восьмой класс я пришел другим человеком, мне уже не было нужды искать того, у кого бы я мог списать на контрольной.

C Мишкой мы облазили все ближайшие сопки. Как правило, наши блуждания не знали ни цели, ни направления. Мы шли туда, куда нас вела лесная тропа. Так, однажды, мы взобрались на самую высокую точку южного Сахалина – гору Чехова. Открывшийся вид с вершины меня потряс. Солнце уже клонилось к закату, и его заходящие лучи осветили раскинувшиеся до самого моря просторы. Под ногами растилался ковер из горящей огнем брусники. Хотелось застыть и погрузится в наблеюдение за отрывшимся нам чудом девственной природы, но приближающиеся сумерки торопили нас вниз, домой.

В темноте мы сбились с дороги и потратили время, пробираясь на ощупь сквозь заросли дальневосточного бамбука.

Подходя к дому, уже в полной темноте, я высказал опасение, что нас должно быть уже ищут родители.

– Только не меня! – хвастливо заявил Мишка. – Я вообще могу приходить домой во сколько мне вздумается, предки не суют нос в мои дела.