Домбайский вальс

– А сейчас, дорогие зрители, нам споёт доктор турбазы, рентгенолог, очаровательная Светлана АркадьевнаНепорожная! Романс Алябьева «Соловей». Прошу обратить ваше пристальное внимание не только на удивительный голос певицы и мастерство её исполнения, но и на необычный аккомпанемент. У баяна – Анзор Пузырёв, у гитары – герой нашего времени Иван Краснобрыжий, рядом у микрофона – неповторимый Зиновий Перльштейн! – Овации и крики не заставили себя ждать. Лесному стоило немалых трудов успокоить зал. Света подошла к микрофону, поправила, не удержавшись, причёску «Вшивый домик», сложила руки перед грудью в замочек «жменя в жменю». Рядом с ней встал Перльштейн. И Света запела:

                  Соловей мой, соловей,

                  Голосистый соловей!

                  Ты куда, куда летишь,

                  Где всю ночку пропоёшь?

                  Соловей мой, соловей,

                  Голосистый соловей!

Баянист наяривал на аккордеоне, Иван меланхолично перебирал струны гитары, Перльштей после каждой строки свистал и щёлкал живым соловьём. К удивлению многих, особенно был потрясён Левич, Света пела очень хорошо. В нужных местах голос её воспроизводил нужную колоратуру, как это умела делать только Пантофель-Нечецкая. Закончив пение, Света поклонилась, сделав ручкой. Зал ревел, не умолкая. Крики: «Браво!», «Бис!» продолжались до тех пор, пока Света, пошептавшись с конферансье, не согласилась, раскрасневшись от успеха, спеть на бис. Она исполнила трагическую балладу «Чижик-пыжик»:

                  Чижик-пыжик, где ты был?

                  На Фонтанке водку пил.

                  Выпил рюмку, выпил две,

                  Зашумело в голове…

Тут уж, конечно, зал ревел от восторга. Лесной подошёл к микрофону и спросил, насилу дождавшись тишины:

– Может быть, хватит? А то вы разнесёте нашу любимую турбазу к чёртовой матери.

– Нет, не хватит! Давай ещё! – раздались крики.

– Ну, хорошо, – сказал Лесной, – будем продолжать. Только прошу вас, не сходите, пожалуйста, с ума. Сейчас мы это проверим. Пока за кулисами готовится следующий номер нашей программы, я прочту вам басню Ивана Андреевича Крылова, слямзенную им у Лафонтена, «Ворона и лисица»: «Вороне где-то бог послал кусочек сыру»… – зал недовольно загудел. – Ну, я вижу, эту басню все хорошо знают, поэтому продолжать её не имеет смысла. Да и номер оригинального жанра, по-моему, уже готов. Выступает женщина-змея Дарья Ваняткина!

Зал притих, заинтригованный. На сцену из-за экрана выпорхнула в чёрном трико тоненькая девушка удивительно гармоничного телосложения. Не сказать, чтобы она выглядела голой, но все детали её красивой фигуры читались как наяву. Неделя и Брюханов, сидевшие в первом ряду, онемели.

– Это та самая длинноногая газель, – шепнул, опомнившись, Неделя.

– Да-да, она самая. Какое божественное совершенство природы! Я слышал, она занимается художественной гимнастикой и акробатикой.

Даша, опрокинувшись назад, легко встала на мостик, проявились все её очаровательные выпуклости, вмятины и косточки. Она медленно продолжала изгибаться и просунула голову между ног. Потом туда же просунула руки, сделав плавательное движение. Скрестила пальцы под подбородком, опершись локтями об пол. Посмотрела в зал, покачала головой. Потом разогнулась, как змея, и села в поперечном шпагате. Тишина была такая, что не было слышно затаившегося дыхания очарованных зрителей. Даша оперлась пальцами, как цапля, перед собой, подавшись вперёд, и легко вышла в стойку на руках. Постояла немного, не качаясь, вытянувшись, как струна. И через фляг назад встала на ноги. Сделала балетный книксен и упорхнула за кулису, роль которой, как уже раньше было сказано, выполнял экран. Минута гробовой тишины подчёркивала изумление истинной красотой. И тогда зал взорвался бурными рукоплесканиями, без криков и топота ног.

Левич показывает Лесному, что на этой красивой ноте надо завершать, а то можно испортить впечатление. Но тут забунтовал зал:

– Пусть Зинка Перльштейн что-нибудь отчебучит!

Лесной показал Левичу, что остался один, последний, номер, и будем подводить черту. Левич согласно кивнул, не зная ещё, во что он вляпывается.

– Уважаемые зрители! – провозгласил Лесной. – А сейчас к вам обратится с приветственной речью товарищ Леонид Ильич Брежнев.

Зал насторожился, не зная, верить или не верить. В зале было неимоверно душно, винные испарения дурманили голову. И уже клонило в сон.

Перльштейн подошёл торжественно к микрофону, надулся пузырём, голову прижал к груди, пытаясь изобразить второй подбородок, поднял высоко брови, сделав их густыми, поднёс к носу ладонь, как будто это бумажка, по которой он читает текст, и голосом Брежнева сказал: