Домби и сын

Мысль о преступномъ побѣгѣ до того взволновала душу капитана Куттля, что во все остальное время онъ дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ, особенно когда ему слышались шаги м-съ Макъ Стингеръ и шорохъ платья. Случилось, въ этотъ день на м-съ Макъ Стингеръ нашелъ добрый стихъ, и она была смирна, какъ овечка, что еще болѣе растревожило добраго капитана.

— Что сегодня угодно вамъ кушать, капитанъ Куттль? — спросила хозяйка ласковымъ тономъ. — Не хотите-ли пуддинга или бараньихъ почекъ? Пожалуйста, не церемоньтесь со мной.

— Благодарю васъ, сударыня, — возразилъ капитанъ. — Не безпокойтесь.

— Не хотите ли пирога съ начинкой, жареной курицы или яицъ? — спросила м-съ Макъ Стингеръ. — Угостите себя хоть разъ хорошимъ обѣдомъ, дорогой мой капитанъ.

— Благодарю васъ, сударыня. Ничего не хочу, — возразилъ капитанъ смиреннымъ тономъ.

— Васъ что-то тревожитъ, капитанъ, и, кажется, вы не совсѣмъ здоровы. Не принести ли вамъ бутылку хересу?

— Не мѣшаетъ, сударыня, если только вы сами выкушаете рюмку или двѣ. A между тѣмъ, — продолжалъ капитанъ, терзаемый лютыми угрызеніями совѣсти, — не угодно ли вамъ получить деньги впередъ за слѣдующую треть?

— Зачѣмъ же, капитанъ? — успѣете отдать въ свое время.

— Нѣтъ, сударыня, я не умѣю беречь денегъ, и вы меня очень обяжете, если потрудитесь взять впередъ. Деньги изъ моего кармана просачиваются, какъ вода.

— Въ такомъ случаѣ, извольте, капитанъ, — отвѣчала м-съ Макъ Стингеръ, потирая руки. — Сама бы я никогда не спросила, но когда вы предлагаете, отказать не могу.

— И еще, сударыня, будьте такъ добры, потрудитесь отъ меня раздать вашимъ малюткамъ по восемнадцати пенсовъ, — сказалъ капитанъ, вынимая изъ шкапа жестяную чайницу, въ которой хранился его капиталъ. — Да ужъ сдѣлайте милость, прикажите всѣмъ дѣтямъ придти сюда: я бы очень желалъ ихъ видѣть.

Немедленно вбѣжали въ комнату маленькіе Макъ Стингеры и обвились вокругъ шеи капитана съ полнымъ довѣріемъ, котораго онъ такъ мало заслуживалъ. Эти ласки острымъ кинжаломъ вонзились въ капитанское сердце. Взглядъ Александра Макъ Стингера, его любимца, былъ для него невыносимъ; a голосъ Юліаны Макъ Стингеръ, вылитой матери, приводилъ его въ судорожный трепетъ, какъ отчаяннаго труса.

За всѣмъ тѣмъ капитанъ довольно сносно сохранилъ наружное спокойствіе и часа два провозился съ дѣтьми такимъ образомъ, какъ будто самъ былъ нѣжнымъ отцомъ семейства. Онъ сажалъ ихъ на колѣни, обнималъ, цѣловалъ и былъ столь снисходителенъ, что нимало не разсердился, когда маленькіе шалуны нанесли значительное поврежденіе лощеной шляпѣ, усѣвшись на ней, какъ на гнѣздѣ. Наконецъ, когда капитанъ разстался съ этими херувимчиками, душой его овладѣла такая лютая тоска, какъ будто бы его приговорили къ висѣлицѣ.

Во мракѣ ночной тишины капитанъ уложилъ и заперъ свое тяжелое имущество въ шкапъ, намѣреваясь его оставить тутъ, по всей вѣроятности, навсегда. Изъ легкихъ вещей онъ сдѣлалъ узелъ и положилъ его подлѣ себя, совсѣмъ готовый къ побѣгу. Ровно въ полночь, когда Карабельная площадь была погружена въ глубокій сонъ, и м-съ Макъ Стингеръ убаюкалась въ сладкомъ забвеніи съ своими птенцами, преступный капитанъ, прокрадываясь въ темнотѣ на цыпочкахъ, отворилъ дверь и… пустился бѣжать во весь опоръ.

Преслѣдуемый образомъ м-съ Макъ Стингеръ, вскочившей съ постели и гнавшейся за нимъ въ своемъ ночномъ туалетѣ, преслѣдуемый также живымъ сознаніемъ огромности преступленія, капитанъ ни разу не перевелъ духу на разстояніи между Корабельной площадью и магазиномъ инструментальнаго мастера. Нырнувъ въ комнату — Точильщикъ не спалъ — онъ тотчасъ же приказалъ запереть двери желѣзными засовами, и мало-по-малу началъ приходить въ себя.

— Уфъ, замучился, — пыхтѣлъ капитанъ, — уфъ!

— Развѣ была погоня, капитанъ? — спросилъ Робъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! — отвѣчалъ капитанъ, измѣнившись въ лицѣ и прислушиваясь къ шороху шаговъ на улицѣ. — Только вотъ что, любезный: если придетъ сюда какая женщина, кромѣ тѣхъ двухъ, что были здѣсь при тебѣ, и станетъ спрашивать про капитана Куттля, отвѣчай всегда, что ты ничего не знаешь и даже не слыхалъ никогда о капитанѣ съ такой фамиліей. Помни это хорошенько.

— Не забуду, капитанъ.

— А, пожалуй, ты можешь сказать, что читалъ въ газетахъ объ отплытіи какого-то Куттля въ Австралію вмѣстѣ съ шайкой эмигрировавшихъ сорванцовъ, которые поклялись никогда не возвращаться въ Европу.

— Слушаю, капитанъ, — отвѣчалъ Робъ, мучимый ужасной зѣвотой.

— Если будешь уменъ и въ точности исполнишь всѣ мои приказанія, — продолжалъ капитанъ, — я устрою тебя такъ, какъ тебѣ не грезилось. Ступай теперь, спи, a я уберусь въ Соломонову спальню.