Домби и сын

"Воспоминанія о родинѣ, или, правильнѣе, о родномъ пепелищѣ, пробуждаютъ въ моей душѣ сладчайшія волненія чудной неземной радости и дивнаго неизреченнаго восторга. Живо представляю себѣ того римскаго вождя, который, одержавъ рѣшительную побѣду надъ карѳагенянами, возвращался, наконецъ, съ блистательнымъ тріумфомъ въ собственное отечество. Вотъ уже вѣчный городъ, urbs aeterna, открывается передъ его глазами; еще нѣсколкко минутъ военнаго марша, и онъ въ Капитоліи, н слава встрѣчаетъ его съ неувядаемымъ вѣнкомъ, и любовь согражданъ несетъ его на раменахъ своихъ въ храмъ безсмертія. Счастливые римляне, счастливый вождь! Но Сципіонъ, Сципіонъ! я не завидую тебѣ. Скоро и для меня наступятъ минуты торжества, равнаго твоему. Скоро и моя нога еще разъ ступитъ на родное пепелище. Съ какимъ, о! съ какимъ восторгомъ буду взирать я на своихъ родственниковъ! съ какимъ радостнымъ трепетомъ брошусь въ объятія той, которая, по могучему мановенію неисповѣдимой судьбы, воззвала меня изъ небытія къ бытію!"… и т. д.

При всемъ томъ бѣдный ораторъ былъ гораздо искреннѣе въ откровенномъ разговорѣ съ товарищами. Матушка его, м-съ Тозеръ, назначала сынка для духовнаго знанія и очень благоразумно разсуждала, что приготовленіе къ такому высокому назначенію требуетъ трудовъ неутомимыхъ, дѣятельности безпрерывной. По ея непреложной волѣ, будущій пастырь словесныхъ овецъ постоянно носилъ туго накрахмаленный батистовый галстухъ, который дѣлалъ изъ него истиннаго страдальца. Притомъ былъ y него дядюшка, человѣкъ очень наблюдательный и ученый, который находилъ высокое наслажденіе проэкзаменовывать въ продолженіе каникулъ своего племянника изъ самыхъ трудныхъ и отвлеченныхъ предметовъ. Иногда для этой цѣли онъ пользовался событіемъ или случаемъ, по-видимому, самымъ невиннымъ, и радовался отъ всего сердца, когда нападалъ врасплохъ на вѣтреннаго юношу. Случалось, онъ ѣздилъ съ нимъ въ театръ или вывозилъ его поглазѣть на какого-нибудь великана, карлика, фокусника, и какъ скоро любезный племянничекъ въ самомъ дѣлѣ начиналъ глазѣть, хитрый дядя вдругъ раскрывалъ передъ нимъ сокровища своей учености, и м-ръ Тозеръ долженъ былъ готовиться къ объясненію цѣлой коллекціи классическихъ цитатъ.

Другой воспитанниикъ докторской теплицы, м-ръ Бриггсъ терпѣлъ не меньшую пытку отъ своего возлюбленнаго родителя, который считалъ за особую честь и славу держать сынка въ ежовыхъ рукавицахъ. Его умственныя истязанія въ каникулярное время были такъ многочисленны и строги, что друзья фамиліи, проживавшіе въ Бэйсватерѣ близъ Лондона, рѣдко подъѣзжали къ красивымъ прудамъ кенсингтонскихъ садовъ безъ смутной надежды увидѣть на поверхности воды скомканную шляпу молодого Бриггса и неоконченныя упражненія въ высокомъ слогѣ, возлежавшія на скамейкѣ. Такимъ образомъ м-ръ Бриггсъ не слишкомъ радовался приближенію каникулъ, да и вообще никто изъ молодыхъ джентльменовъ не ощущалъ въ себѣ пламеннаго желанія освободиться на это время изъ-подъ ферулы Блимбера, доктора всѣхъ наукъ, и Фидера, магистра всѣхъ искусствъ.

Но изъ всей этой компаніи маленькій Павелъ составлялъ самое рѣзкое исключеніе. Каникулы рисовались его воображенію безпрерывной перспективой свѣтлыхъ праздниковъ, и хотя конецъ былъ отравленъ мыслью о разлукѣ съ Флоренсой, которая уже не поѣдетъ болѣе въ Брайтонъ, но Павелъ старался по возможности отстранить отъ себя эту мысль. Да и къ чему думать о концѣ праздниковъ, которые еще не начинались? Передъ ихъ наступленіемъ львы и тигры, свирѣпствовавшіе по стѣнамъ дѣтской, спальни, вдругъ сдѣлались ручными и веселыми до крайности. Уродливыя гримасы на коврахъ приняли очень ласковое выраженіе и нѣжной улыбкой изъявляли сочувствіе къ своему наблюдателю. Гордые стѣнные часы, очевидно, смягчили выраженіе и съ большимъ участіемъ освѣдомлялись о здоровьи маленькаго друга. Только бурное море по прежнему продолжало по ночамъ распѣвать свою меланхолическую пѣсню; но въ этой меланхоліи отражалась теперь какая-то особенная нѣжность, и морская волна, какъ заботливая нянька, пріятно убаюкивала маленькаго Павла на его постели.

М-ръ Фидеръ разсчитывалъ въ каникулярное время на особыя истинно классическія наслажденія, a м-ръ Тутсъ готовился начать блистательный рядъ нескончаемыхъ торжествъ, которыя послѣдуютъ немедленно по выходѣ изъ докторской теплицы. Въ этомъ году онъ уже оканчивалъ курсъ своего образованія, о чемъ и докладывалъ Павлу разъ по семидесяти въ сутки, объявляя вмѣстѣ съ тѣмъ, что онъ немедленно вступитъ во владѣніе наслѣдственнымъ имѣніемъ.

Очевидно, м-ръ Тутсъ и маленькій Домби сдѣлались закадычными друзьями, несмотря на нѣкоторую разницу въ лѣтахъ и умственныхъ способностяхъ. Передъ наступленіемъ каникулъ м-ръ Тутсъ почти не отходилъ отъ своего пріятеля и смотрѣлъ на него съ особой выразительностью.