— Его зовутъ Бенсби, — отвѣчалъ капитанъ, — да какъ бы его ни звали, какое до этого дѣло?
Больше капитанъ уже не распространялся объ этомъ предметѣ, a Вальтеръ, съ своей стороны, не считалъ нужнымъ требовать дальнѣйшихъ объясненій. Было ясно: капитанъ Куттль погрузился въ такую глубокую задумчивость, что, казалось, утратилъ всякую способность видѣть и слышать. Молодой человѣкъ съ безмолвнымъ уваженіемъ смотрѣлъ на почтеннаго друга.
И точно, капитанъ Куттль разрѣшался въ эту минуту такими великими идеями, что не только благополучно сошелъ съ мели, но даже вдругъ попалъ въ самый глубокій фарватеръ и не находилъ дна своей прозорливости. Озаренный вдохновеннымъ сіяніемъ, онъ вдругъ увидѣлъ яснѣе солнца, что тутъ просто была ошибка, и ужъ, разумѣется, ошибался не кто другой, какъ самъ Вальтеръ, этотъ вѣтреный и пылкій юноша, который все такъ горячо принималъ къ сердцу. Если и въ самомъ дѣлѣ назначили его въ Барбадосъ, то нѣтъ сомнѣнія, назначали съ тою цѣлью, чтобы молодой человѣкъ съ необыкновенной быстротой устроилъ свою блистательную карьеру. A если, сверхъ чаянія, въ самомъ дѣлѣ произошло между ними маленькое недоразумѣніе, то есть, между Вальтеромъ и м-ромъ Домби, то стоитъ только какому дружку съ обоихъ сторонъ замолвить кстати приличное словцо, и, нѣтъ сомнѣнія, все устроится къ общей радости и благополучію. Выводъ капитана изъ всѣхъ этихъ предварительныхъ соображеній былъ тотъ, что такъ какъ онъ уже имѣлъ удовольствіе познакомиться съ мромъ Домби и провелъ въ его обществѣ очень пріятныхъ полчаса (въ брайтонской гостиницѣ, когда они ѣздили занимать деньги), то теперь ему, какъ истинному другу, надлежитъ, не говоря до времени Вальтеру ни одного слова, немедленно отправиться въ домъ м-ра Домби, сказать лакею: "Потрудитесь-ка, любезный, доложить своему барину, что капитанъ Куттль желаетъ его видѣть", — и потомъ, взявъ м-ра Домби за пуговицу, переговорить съ нимъ попріятельски, какъ водится между свѣтскими людьми, вполнѣ понимающими другъ друга и питающими одинъ къ другому искреннее уваженіе. Нечего и толковать, что такіе люди, какъ онъ и м-ръ Домби, весьма легко уладятъ всякое затрудненіе, и Валли не далѣе, какъ нынѣшній же день будетъ очень пріятно изумленъ радостною вѣстью.
Когда эти размышленія заронились въ капитанскую душу и приняли мало-по-малу соотвѣтственную форму, его лицо постепенно начало проясняться, какъ пасмурное утро, уступавшее мѣсто ясному полудню. Его грозныя нахмуренныя брови утратили свой щетинистый видъ и совершенно разгладились; его глаза, почти замкнутые при этой головоломной экзерциціи, открылись и приняли смѣлое, рѣшительное выраженіе; его улыбка, образовавшаяся сперва на трехъ ямочкахъ на правой сторонѣ рта и подъ угломъ каждаго глаза, быстро распространились по всему лицу и озарила яркимъ свѣтомъ величественное чело, такъ что лощеная шляпа гордо поднялась на головѣ, какъ будто она вмѣстѣ съ хозяиномъ благополучно сдвинулась съ мели и свободно поплыла въ открытое море. Наконецъ, капитанъ пересталъ грызть ногти и рѣшительнымъ тономъ сказалъ:
— Ну, Валли, теперь дѣло кончено. Помоги мнѣ одѣваться.
Вальтеръ никакъ не могъ понять, отчего капитанъ Куттль оказался на этотъ разъ внимательнымъ къ своему туалету. Надѣвая галстухъ, онъ распустилъ огромные концы шелковаго платка, на подобіе косы и продѣлъ ихъ въ массивное золотое кольцо съ изображеніемъ надгробнаго памятника, обведеннаго красивыми желѣзными перилами, въ память какого-то усопшаго друга. Потомъ онъ вздернулъ воротнички своей рубашки до послѣднихъ предѣловъ возможности и украсилъ себя ими, на подобіе лошадиныхъ наушниковъ. Затѣмъ, сбросивъ башмаки, онъ надѣлъ превосходнѣйшую пару полусапожекъ, употребляемую только въ экстренныхъ случаяхъ. Облачившись такимъ образомъ, къ полному своему удовольствію, капитанъ самодовольно посмотрѣлся въ бритвенное зеркальце, снятое для этой цѣли со стѣны, и, взявъ свою сучковатую палку, сказалъ, что готовъ идти.
Походка капитана, когда они вышли на улицу, тоже была величественнѣе обыкновеннаго, но Вальтеръ приписывалъ такую перемѣну неизбѣжному вліянію экстренныхъ полусапожекъ и не обращалъ на это большого вниманія. На дорогѣ встрѣтилась съ ними цвѣточница, и Куттль, вдругь остановившись среди тротуара, какъ будто озаренный счастливою мыслью, купилъ изъ ея корзинки превосходнѣйшій вѣерообразный букетъ прелестнѣйшихъ цвѣтовъ, какіе когда-либо произрастали въ самыхъ рѣдкихъ оранжереяхъ.
Вооруженный этимъ любезнымъ подаркомъ, предназначавшимся, какъ само собою разумѣется, для м-ра Домби, капитанъ благополучно дошелъ съ Вальтеромъ до магазина мастера всѣхъ морскихъ инструментовъ.
— Ну, такъ вы теперь пойдете къ дядюшкѣ? — сказалъ Вальтеръ.
— Да, — отвѣчалъ капитанъ, желавшій поскорѣе отвязаться отъ молодого человѣка, который не долженъ былъ видѣть, какъ онъ направитъ стопы свои въ домъ м-ра Домби.
— Стало быть, я пойду теперь гулять, чтобы не мѣшать вамъ.
— Хорошо, дружокъ, хорошо, — отвѣчалъ капитанъ. — Гуляй себѣ, сколько хочешь, и чѣмъ дольше, тѣмъ лучше.