– Хорошо, – сказал он. – Я полечу, но имейте в виду, что я буду жаловаться не только на тех, кто послал именно вас на это ответственнейшее дело, но и на вас самих. Вы проявили не только неопытность и неумение, но и недопустимую лень, и прямую халатность.
Я молча поклонился.
Петр Сергеевич облегченно вздохнул. У него и так было хлопот по горло. При всей привязанности к семье
Костровых, он очень хотел, чтобы они уже были в Москве.
– Завтракайте и собирайтесь, – сказал он. – Часа через два надо ехать на аэродром.
– Часа через два? – Валя засуетилась. – Ой-ой! Надо же поесть что-нибудь. Я тогда печь не буду топить. Чайник на лучинках согрею и поедим холодного. Ладно, товарищи?
Юра, идите за водой сейчас же. Скорей, скорей!
– Есть идти за водой! – весело рявкнул Вертоградский и, смешно выворачивая ноги, размахивая руками, выбежал из комнаты.
Петр Сергеевич подошел к Кострову и спросил:
– То, что вы берете с собой, у вас уложено?
– Главное украдено, – ответил Костров, – а остальное –
вздор.
– Вы бы лишние бумаги сожгли. Все-таки тыл противника…
– Что ж, это правильно. А где жечь?
– Да хоть в печке, – сказал я.
– У меня все ненужное свалено в угол. Сейчас я начну сносить.
Он ушел наверх за бумагами. На меня он так и не посмотрел. Он просто не замечал моего присутствия. Меня так и подмывало сказать ему, что вакцина уже у меня в кармане и сердиться на меня не за что, но я сдерживался.
Мне хотелось закончить дело так, чтобы в Москве не пришлось спорить, виноват Вертоградский или не виноват.
– Когда же вы вакцину найдете? – спросил Петр Сергеевич.
– Успеем, – сказал я. – Вы можете позавтракать с нами?
– Откровенно говоря… – покачал головой Петр Сергеевич, – с временем туго.
Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
– Позавтракайте.
Он прищурился, размышляя. Он понял, что даром я бы не стал настаивать.
– Хорошо, – сказал он.
Костров спустился сверху со связкой бумаг, положил их в печь и отодвинул заслонку. Я протянул ему спички, но он вынул из кармана свои. Он не хотел от меня никаких одолжений. Бумага весело запылала. Костров сходил еще раз наверх и принес огромную кипу. Вбежала Валя со стопкой тарелок и заставила меня расставить их на столе.
Петр Сергеевич пристроился с кочергой к печке и стал ворошить горящие бумаги. Кажется, у всех, кроме Кострова, было приподнятое настроение, несмотря на события прошлой ночи. Вертоградский шумно влетел с ведром, полным воды, и стал требовать, чтобы мы посмотрели,
какой он ловкий. Валя прикрикнула на него, отняла ведро и послала за ножами и вилками. Меня она заставила резать хлеб, Петру Сергеевичу велела нести стаканы. Она успокоилась только тогда, когда мы все были заняты делом.
Андрей Николаевич по-прежнему был молчалив и хмур. Он поднимался наверх, спускался, таща кипы бумаг, и как будто не замечал охватившего всех возбуждения.
Общими усилиями накрыли на стол. Принесли колбасу, соленые грибы и большой горшок кислого молока. Костров свалил у камина последнюю пачку бумаг и коротко сказал:
– Всё.
Валя внесла чайник.
– Прошу вас, товарищи, – сказала она, – на последний торжественный завтрак в лесной лаборатории профессора
Андрея Николаевича Кострова.
Глава десятая
Мы сели вокруг стола. Вертоградский посмотрел на
Кострова умоляюще.
– Андрей Николаевич, – сказал он, – вы знаете сами, что я страстный противник всякого пьянства. Вы знаете, что от рюмки водки меня пробирает дрожь отвращения. Но тем не менее кажется мне, что сегодня, ввиду чрезвычайных обстоятельств, а также того, что мы все провели тяжелую и бессонную ночь, и еще потому, что нам предстоит пробыть несколько часов на сыром, зараженном болоте, следовало бы выпить спирту, или, как иногда говорят, хлопнуть по стопочке.
– К сожалению, у меня нет спирта, – хмуро ответил
Костров.
– Андрей Николаевич, – сказал Вертоградский, – я понимаю, что бывает святая ложь, но она все-таки ложь.
Должен сказать, что, мучительно ненавидя этот вредный напиток, я всегда очень точно слежу за его расходованием и готов сейчас прозакладывать голову, что одна бутылка этой гадости лежит у вас в том ящике, где книги.
– Конечно, – сказал Петр Сергеевич, – по такому случаю выпить не грех.
– Может, позволишь, папа? – спросила Валя.
Костров хмыкнул очень неопределенно.
Это можно было принять и за согласие и за отказ.
Вертоградский предпочел принять за согласие.
– Я сейчас принесу, – сказал он и с такой быстротой взлетел по лестнице, что Костров не успел и слова сказать.
Впрочем, он, видимо, не собирался спорить. Он даже слегка улыбнулся торопливости Вертоградского.
Вертоградский сразу же сбежал вниз и, торжествуя, поставил на стол бутылку. Разлили по кружкам, и Валя предложила тост за Красную Армию. Вертоградский сразу же налил снова.
– Времени мало, товарищи, – сказал он. – За Андрея
Николаевича! За то, чтобы украденное нашлось, чтобы и про нас потом могли сказать: «Они помогли победе!»
Костров нахмурился.