Домик номер шестнадцать

  Губы обожгли сильнее взгляда. Михаил, не проявляя деликатности, впился губами в губы, тут же проталкивая язык и надавливал сильнее на шею. Альбину подбросило от боли, а потом впечатало в мужское тело. Приоткрыла рот, интуитивно, ведь не хотела уступать, и тут же сдалась на волю победителя. С Мишей так всегда, при этом Альбина никогда не чувствует себя проигравшей стороной.

  Губам было больно и невыносимо сладко, захныкала, руки сами скользнули по хлопку мужской сорочки на груди, потом поднялись к голове и потянули за волосы, сильно. Шипение со стоном было ответом на женское вероломство.

- Милая, - рвано, будто задыхаясь, проговорил Миша.

  Руки Миши проникли под футболку, обнаружили отсутствие бюстгальтера, впрочем, Альбина была уверена, это он заметил сразу. Она и не поспешила исправить ситуацию. Футболка просвечивала, и это её устраивало. Сдавил сосок, чувствительно, прокрутил, то же самое проделал со вторым. Подтолкнул Альбину к стене спиной, чтобы захватить в плен собственным телом, вжать в себя, не давать вздохнуть, выдохнуть, обездвижить, лишить воли.

  Есть выражение «сладкий плен». Выглядит это именно так, в руках Михаила Розенберга. И Альбина не спешила вырываться из этого плена, она требовала продолжения. Немедленно. Здесь и сейчас.

- Не терпится? – Михаил выдыхал слова в горячую кожу шеи и плеч, проводил языком, пробуя вкус, запах, тепло, громко вдохнул, - Терпение – добродетель, говорят.

  Не любимая Альбиной добродетель, не рядом с Михаилом. Она не была терпеливой, она постанывала, тянула на себя, без жалости и милосердия, вцепилась в шею, оставив следы, провела ногтями по уже обнажённой груди и там оставила красную полосу. Как кошка пометила свою территорию, жадно. Так же с жадностью отвечала на поцелуи, прикусывая в исступлении уже неконтролируемого желания.

  Михаил не спешил, растягивал удовольствие или издевался. Одним движением поднял на руки, прижал к себе, одновременно вжимая в твёрдое тело с почти неконтролируемой силой, и быстрыми шагами достиг кухонного стола. Мелькнула мысль, что не стоит здесь, холодная поверхность, соприкоснувшаяся с оголённой кожей, подтвердила сомнения, но поцелуй тут же отвлёк.

  Миша стоял у стола, одной рукой придерживал её за поясницу, сжимая руки на запястьях, не давая вырваться, будто она бы стала, а пальцами другой поглаживал между ног, обходя самые чувствительные места, как издеваясь, не давая разрядки. Альбина захныкала. Ей было необходимо кончить. Завершить этот раунд. Признать ничью, не поражение.

- Чего ты ждёшь? – прошептала в раздражении, со стоном, почти умоляя.

- Наслаждаюсь твоим нетерпением, - уголок губ нагло пополз вверх, демонстрируя преимущество, победу в этом не озвученном споре.

- Катись к лешему! – Альбина прошептала в грудь, прежде чем пройтись по соску губами, а потом и зубами. Акт вандализма, на опережение. Победный вдох, перемешанный со стоном Михаила. Он сдавался? Нет?

  Немного ослабил хватку, чем Альбина тут же воспользовалась, вырвала руку и потянулась к ремню на брюках. Никакого сопротивления, лишь жадный взгляд сверху. Член Михаила стоило бы увековечить в веках, вот таким, вздымающимся, победителем, не терпящим отказа. Гладкий, горячий, почти стальной, не будь настолько чувствительным. Всего-то мокрым пальцем по головке провела, а дёрнулся в нетерпении, налился сильнее, словно это было возможно.

  Провёл горячей головкой по складкам, снова игнорируя самые чувствительные места, заставляя просить. Альбине стало всё равно, она стремилась к своей цели, ёрзала, пыталась вывернуться, заставить проскользнуть, а он снова крепко держал, дразнил, уходил.

  Готовая принять собственное поражение, стонущая, она только и могла, что осыпать мелкими поцелуями куда достанет и иногда покусывать. Михаил сдерживал любое движение, с силой, до боли. И это сводило с ума. Лишало воли, силы, разума, оставалось только вожделение, а потом и похоть.

- Готова, милая, - Михаил не спрашивал, он утверждал.

  Одной рукой придержал, ему достаточно и одной руки, другой достал серебряный квадратик, мелькнули знакомые буквы. Альбина закрыла глаза, только для того, чтобы почти сразу распахнуть от пронизывающего наслаждения. Сразу. Кружащий, удерживающий оргазм ждал этого толчка, как приказа. Михаил гасил громкие стоны губами, как и руками сдерживал движения. Стоял, давая прийти в себя, найти на той же кухне, с тем же мужчиной. Только потом, когда стихла пульсация, начал движения, сильные, размашистые, бесконечно долгие.