Домик разбившихся грёз

— Ладно, если ты хочешь, — он с сомнением смотрит на меня, но не возражает. — Тогда я скоро вернусь.

— Спасибо, Саш.

Он уходит, а я не могу понять, что мне делать дальше. Думаю, позвонить отцу или Инге, но в этот момент на почту приходит ещё одно сообщение.

«p. s. Я не был уверен, что поступаю правильно, когда отправил к тебе Сашку, но теперь вижу, что не ошибся. Не отталкивай его, он хорошо к тебе относится и обязательно поддержит в твоей непростой ситуации.

Будь счастлива, Алечка.

Обещаю, часто мы встречаться не будем, я не буду вредным свёкром, который портит жизнь молодым».

Телефон выскальзывает из рук, а сердце взлетает к самому горлу. Это конец.

Алекс окончательно отпустил меня.

Он перешагнул и просто пошёл дальше. Ему комфортно при мысли, что я вернусь к его сыну. Я больше не нужна Алексу.

А мне не нужна жизнь без него.

Взглядом раненого зверя осматриваю палату, но озарение приходит внезапно.

Медленно опускаюсь на корточки, поднимаю с пола телефон и пишу ответ:

«Иногда жизнь напоминает чёртову книгу: слишком много испытаний. Даже в любви.

Моя — так и вовсе, всегда приносит мне только боль.

Я знаю, что всё испортила. Я никогда не смогу быть снова счастлива, но обещаю тебе, что в скором времени найду успокоение.

Спасибо за мои самые лучшие моменты. Я люблю тебя, Алекс. Всегда.

Прощай,

всегда твоя,

Аля».

Некоторое время я надеюсь получить ответ, но его нет.

Мне нужно успеть до возвращения Сашки, значит, времени оттягивать больше нет.

И я берусь за краешек пластыря, срывая его и освобождая катетер, чтобы аккуратно извлечь его из вены.

Лишь для того, чтобы вставить иглу в другом месте под другим углом.

Лишь для того, чтобы навредить…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍43. Алекс

Московские пробки — это всегда не вовремя. Словно провидение всеми силами намерено меня удержать, когда я всеми силами рвусь покинуть загазованный город, оставив все проблемы здесь.

Я больше не вытягиваю. Стар я для этих эмоциональных качелей. Равнодушие моей молодой невесты действует на меня подобно медленному яду. Стоило только грудь сдавить тисками, понял, всё, хватит. Для полного счастья и остроты чувств мне только самому помереть не хватало. От инфаркта, например, который близок, по словам моего знакомого врача. С таким-то образом жизни!

И на что я, собственно, рассчитывал: что Аля нырнёт в мои объятия в поисках поддержки? Она уже имеет этот печальный опыт. Из-за меня, из-за моего прошлого. Она, потерянная двадцатилетняя девчонка, только и делает, что хоронит своих детей. Моих детей.

А вот я не вытягиваю. Хотел бы сказать, что могу с этим справиться самостоятельно, но не могу. Не справляюсь. Мне нужна она. Маленькая, милая, сладкая. Та, которая больше не нуждается во мне. И это ранит гораздо сильнее навалившегося горя.

Не представляю, как она держится? Ни слова не проронила, ни единой слезинки. С тех самых пор, как закрыла свои глаза в том чёртовом доме, так и не посмотрела на меня больше.

Я успокаивал себя, говорил, что ей нужно немного времени, но время утекало сквозь пальцы, моё самочувствие ухудшалось, а Аля так и не смогла взглянуть на меня.

И я прекрасно её понимаю. Груз вины настолько давит на мои плечи, что мне нечем дышать. Я спать не могу, есть не могу. Я настолько противен самому себе, что с лёгкостью принимаю её выбор. Принимаю и отпускаю.

Не могу заставлять её терпеть моё общество, когда сам себя выношу с трудом.

Один раз позволил себе слабость, уговорил бутылку виски и разрыдался, как долбанный пацан. Именно тогда я и понял, что она никогда меня не простит. Понял, но зачем-то решил попытать удачу. В последний раз.

Холодная, пустая оболочка ещё совсем недавно счастливой женщины, как и прежде, предпочла не подавать признаков жизни. А грудь привычно сдавило тяжестью. И тогда я понял, что должен уйти, потому что, видит Бог, кто-кто, а я просто не имею права требовать от неё отклика. Это только я виноват в том, что случилось с ней. Во всем, что с ней произошло, только моя вина.

Но совсем без присмотра оставить Алю я не смог, поэтому рассказал Сашке, где её искать. Однажды именно он спас её от непоправимого, смог вернуть её к худо-бедно, но жизни, и я надеялся, что сможет вытянуть её из анабиоза ещё раз.

Мне бы только знать, что она есть, живёт дальше, а не иссыхает на больничной койке! Мне бы только знать, что она существует, что когда-нибудь она сможет оправиться от боли, если это вообще возможно!

Потому что мне самому кажется, что мне никогда не стать прежним. Стоит только вспомнить, как она кричала там, в нашем доме, который должен был стать нашим счастливым гнёздышком, как держалась за живот, и всё во мне застывает.

Если её настолько тяготит моя близость, лучшее, что я могу сделать из любви к ней, это оставить. Что и делаю.