Домик в Армагеддоне

Степан Ильич частенько оставался один. Прибирался по дому, поливал сад. Читал духовную литературу – а другой здесь не держали. Дожидался Фиму. А когда Фима приезжал… Что ж, когда Фима приезжал, не многое, в общем-то менялось – Степан Ильич дожидался, когда сын сможет с ним говорить. Просто говорить. Не отводя мучительно глаз. Не прячась за односложными ответами. Говорить… У него много было припасено для него слов.

Степан Ильич лёг вчера пораньше, встал на рассвете и вышел мести двор. Ему нравилось мести двор. Мерно работая метлой, слушая её однообразный шорох, поглядывая на клубы пыли, золотистыми хвостами и пузырями вспыхивающие в солнечном свете, Степан Ильич мог наслаждаться редкими минутами покоя – хрупкого перемирия с самим собой. Но только он собрался чиркнуть метлой по плитке, в ворота вошла Надя.

– Хорошо, что не спишь, я сомневалась, правильный ли адрес. Привет, пап. Ну не пугайся ты так, ну. Просто навестить тебя приехала.

Он и вправду вдруг как-то весь скукожился, ссутулился.

Коротко обнялись, он буркнул:

– Почему не позвонила-то?

Чтобы хоть как-то собраться с мыслями, услал её в беседку.

– Иди вон, посиди… мне тут подмести нужно. Надя – наверное, поняв его состояние – молча ушла в беседку.

«Ничем не успел обидеть?» – подумал он и принялся мести.

Не поздоровался даже. Совсем растерялся.

Впервые за этот год волосы её не пятнистые и не огненно-рыжие, а природного соломенного цвета.

Включился рекламный экран, распахнув над Солнечным окно в суматошный балаган скидок и бесплатных кредитов.

Во двор осыпались чешуйки рассвета – горели здесь и там цветные блики: на пластиковых воротах гаража, на изгибе крана и ободках оцинкованных вёдер, на колуне с длинной красной ручкой, клюнувшем в плоское темя берёзовое полено.

– Пап, да брось ты уже эту метлу! Чисто и так.

Степан Ильич пожал плечами, бросил метлу и прошёл к беседке через пятачок молодого низкорослого сада, ещё и не прижившегося толком.

– Садись, чего ты, – Надя переложила свою спортивную сумку на другой конец скамьи.

Устроился рядом.

Сидели, глядя прямо перед собой.

– Ты ещё больше похудел. Кожа да кости.

– Старею. Кто-то в старости пухнет, кто-то… наоборот.

– Боялась не застать. Первым автобусом приехала. А где… все?

– Разъехались. Сегодня вернутся.

– А Ефим?

– И Фима… сегодня приедет.

– Ну как тут, – она понизила голос, – в секте?

Степан Ильич строго цыкнул.

– Чтоб больше так не говорила. Фима… «Нет, не нужно с ней про Фиму», – решил Степан Ильич.

– Чего не позвонила?

– Пап, у тебя же мобильного больше нет. Ты почему мобильным не пользуешься?

– Я имею в виду – сюда, на городской. У мамы ведь есть, я давал. Два, триста двадцать пять…

– А мобильный?

– Да ну его, отвлекает.

– Пап, мама недавно звонила тебе сюда.

Ей ответили, что телефон сейчас нельзя занимать, и трубку повесили.

Степан Ильич как-то странно, вязко кивнул.

– У них в тот день сбор был. Значит, звонка важного ждали. Как дела у вас? – спросил он как можно более непринуждённо.

– Замечательно!

Дурацкий вопрос, да. Степан Ильич поморщился от досады на самого себя.

– Как учёба?

– Да так же – замечательно.

– А твой…

– Дневник?

– Ну да. Как там твои планы насчёт выпуска книги?

– А я отказалась.

– Отказалась? – удивился Степан Ильич, помня, как много это значило для Нади.

– Ну да. Передумала. Сайт закрыт. Всем спасибо. Из «Медиа-Пресс» звонили раз пять. Сказали, что я взбалмошная девчонка, и хотели с кем-нибудь из родителей поговорить. Я сказала – маму марсиане забрали, а папа в секту ушёл.

Степан Ильич опять сердито цыкнул. Потом сделает внушение, а пока спросил:

– Так почему ты отказалась, Надь?

Степан Ильич вдруг почувствовал, как он успел отдалиться от дочери. Передумала… Он даже не знает, чем могла быть вызвана эта внезапная перемена. К тому, что Надя взрослая не по годам, привык. А что может вот так – с лёгкостью – отказаться от того, чем так горячо и долго бредила…

– Так почему? Только честно.

– Ну… как объяснить… О! Отвлекает, – Надя обрадовалась, что так удачно подошло ей словечко, только что оброненное Степаном Ильичом; будто картинку пазла нашла, которую долго искала. – Отвлекает! Ну их!

– Кого?

– А всех. Буду сама себе звезда. Для закрытого показа.

Неподалёку прошумела машина, Степан Ильич прислушался. Нет, мимо.

– Приехать уже должны, – сказал он. – Говорили – утром выедут. Тут из Несветая часа два.

Закинув вверх голову и глядя в свод беседки, похожий на аккуратно вырезанный кусок яичной скорлупы, Надя сказала с беззаботностью, не вязавшейся со словами:

– Тебя жалко. Маму жалко. Ефима – жалко. Что же это за дело он себе такое нашёл, в котором нет места нормальной человеческой жизни?

– Пожалуйста, Надь…

Надя снова ёрзает. Колени смыкает плотно, прямо-таки склеивает. Подёргивая полы куртки, натягивает внахлёст одну на другую. Шею прячет под воротник. Совсем как в детстве, на рыбалке.