Доминик

Не было сомнений – особенно для тех, кто озаботился бы моим будущим, – что такого рода воспитание, здоровое, как принято считать, никуда не годилось. Как беззаботно мне ни жилось, сколько ни было у меня друзей из числа деревенских мальчишек, с которыми я был на ты и на равных, в сущности я был одинок, одинок из-за своего происхождения, одинок из-за своего положения, и мое настоящее было в бесчисленных противоречиях с моим будущим. Я сердечно привязывался к людям, которые годились мне в слуги, не в друзья; сам того не замечая, бог весть как, но прочно прирастал я к местам, которые мне следовало покинуть, и покинуть как можно скорее; наконец, я приобретал привычки, способствовавшие лишь тому, чтобы из меня получился тот неопределенный персонаж, с которым вы позже познакомитесь, полукрестьянин, полудилетант; я мог быть то одним из них, то другим, то обоими вместе, но ни одному из них никогда не удавалось полностью вытеснить другого.

Как я вам уже говорил, невежество мое не знало границ, и тетушка это заметила; она поспешила выписать в Осиновую Рощу гувернера, молодого помощника учителя из Ормессонского коллежа. То был человек ума ясного и точного, честных и строгих правил; он был начитан, обо всем имел свое суждение, действовал с решительностью, но лишь обдумав все стороны предстоящего поступка; был весьма практичен и, разумеется, весьма честолюбив. Я не знал человека, который вступал бы в жизнь с меньшим количеством иллюзий и большим хладнокровием, который при столь явной скудости возможностей смотрел бы на будущее с большей твердостью. Взгляд у него был открытый, движения свободные, речь четкая; приятности, как внешней, так и внутренней, ему хватало только на то, чтобы не выделяться среди прочих. Человек с подобным характером, столкнувшись с моим, столь с ним несхожим, мог бы причинить мне множество страданий; но я должен прибавить, что истинная душевная доброта сочеталась в нем с прямотою чувств и неуклонно справедливым умом. Типической особенностью этой натуры, односторонней и тем не менее без явных изъянов, было преобладание волевых качеств, заменявших недостающие способности, и умение восполнить самое себя, так что нельзя было заподозрить ни малейшего пробела. С виду он казался почти тридцатилетним, хотя на самом деле ему было всего лишь двадцать четыре года. Имя, данное ему при крещении, было Огюстен; покуда я буду называть его только этим именем.

С его переездом к нам жизнь моя изменилась, в том смысле хотя бы, что разделилась на две части. Мне не пришлось отказываться от прежних привычек, но я должен был обзавестись новыми. У меня появились книги, тетради, часы, отведенные для занятий; моя склонность к забавам, позволенным в часы досуга, стала оттого еще живее, и по мере того как потребность в развлечениях увеличивалась, во мне все сильней сказывалась черта, которую я назвал бы страстной любовью к деревенской жизни.

Усадьба в Осиновой Роще была тогда такая же, как сейчас. Не знаю, веселее она выглядела в ту пору или печальнее. У детей есть наклонность видеть все, что их окружает, в слишком радостном свете и в слишком большом увеличении; позже все становится и меньше, и грустнее – без видимой причины, потому лишь, что изменился сам наблюдатель. Андре, которого вы знаете и который безвыездно живет в этом доме вот уже шестьдесят лет, не раз говорил мне, что с тех пор почти ничто не изменилось. Впрочем, у меня рано появилась мания записывать с помощью условных обозначений свои впечатления и делать памятные заметы, и она могла бы сослужить мне службу, уточнив мои воспоминания, не будь эти воспоминания столь непогрешимы во всем, что касается моих родных мест. Так что случаются минуты, вы меня поймете, когда годы, отделяющие меня от той далекой поры, исчезают, когда я забываю, что у меня за плечами целая жизнь, что я знавал более тягостные заботы, иные причины грустить или радоваться и порывы нежности, возникавшие по иным поводам, куда более значительным. Все вокруг осталось таким же, как прежде, – так же, как прежде, живу и я, словно снова попал в наезженную колею или, простите мне этот образ, он точнее выражает мои ощущения, словно вдруг дала знать о себе старая рана: она зажила, но все-таки ноет, и по временам так сильно, что хочется стонать, но не даешь себе воли. Подумайте, ведь до самого моего отъезда в коллеж, куда я отбыл достаточно поздно, не было дня, чтобы я не взглянул на колокольню, которую вы видите вот там; моя жизнь протекала в одних и тех же местах, в одних и тех же привычках; предметы, связанные с прошлым, являются ныне моим глазам такими же, какими были в прошлом, сохранив для меня свой смысл, благодаря которому я когда-то познал их и полюбил. Могу вас уверить, что ни одно воспоминание тех лет не стерлось, даже не поблекло. И не удивляйтесь, если я уклонился от темы, воскрешая образы прошлого, обладающие неизменным свойством возвращать меня к дням молодости, даже детства. Ведь есть слова, названия мест прежде всего, которые я никогда не могу произнести хладнокровно: Осиновая Роща из их числа.