– Пару недель назад, когда начало холодать, Дэвид попросил меня отдать в чистку его зимнее пальто. Я проверила карманы, как обычно, – он частенько забывает в них платки. И нашла использованный билет на один из обеденных концертов, что устраивают в церквях возле Уайтхолла. На оборотной стороне было имя – ее имя, Кэрол Беннет. Должно быть, она заказывала места.
– Может, они ходили целой группой? Ты у него не спрашивала?
– Нет. – Сара покачала головой и негромко добавила: – Я трусиха.
– Никакая ты не трусиха, – решительно возразила Айрин. – Концерт был в субботу?
– Нет, посреди недели. – Сара тяжело вздохнула. – А в прошлый четверг, вечером, когда Дэвид якобы отправился играть в теннис, я позвонила в клуб, чтобы проверить, там ли он. Шпионила за мужем, надо понимать. Так вот, его там не было.
– О милая, – промолвила Айрин. – Что ты намерена предпринять? Обвинить его?
– Мне иногда кажется, что так и надо поступить, но знаешь… – Сара взяла с тарелки недоеденное печенье. – Я боюсь, что, если опасение подтвердится, это будет означать конец для нас. А если я ошибаюсь, ссора еще сильнее отдалит нас друг от друга. Как видишь, я действительно трусиха. – Она нахмурилась. – Но я уже на пределе. Я думаю и думаю об этом, пока торчу одна весь день в своем проклятом доме.
– Не подумывала вернуться к преподаванию?
– Замужних не берут. – Сара вздохнула. – Ну, у меня хотя бы есть благотворительная работа. Комитет по игрушкам для детей безработных начинает заседать со следующей недели. Можно будет выходить из дому. Но переживать мне это не помешает.
– Дорогая, ты не должна позволять подозрениям разъедать тебя. Поверь, это самое худшее.
– Я продолжу следить за ним. И обязательно скажу что-нибудь, но только тогда, когда буду уверена. – Сара с мольбой посмотрела на сестру. – Я готова рискнуть чем угодно.
Когда они вышли из «Уголка», уже стемнело, в воздухе висел легкий туман. Покрытые влагой трамвайные рельсы поблескивали в свете уличных фонарей. Сестры обнялись и расстались. Сара пошла к станции метро – если поезда не подведут, она успеет приготовить ужин к половине восьмого, когда должен вернуться Дэвид. На улицах было еще людно, прохожие кутались в пальто; мужчины носили на голове котелки, шапки и хомбурги, женщины – шарфы или шляпы в виде блюдца с перьями, модные в этом году. Рядом со входом на станцию метро «Лестер-сквер» рабочие соскребали нарисованную известкой букву «V», одну из эмблем Сопротивления. «V» – значит победа. Кто-то нарисовал ее тайком в течение ночи.
Когда Сара приехала, в доме было холодно. В маленькой прихожей были стойка-вешалка и массивный стол, где стояли телефонный аппарат и большая цветная ваза эпохи Регентства, некогда принадлежавшая матери Дэвида. Чтобы с вазой ничего не случилось, им пришлось убрать ее, когда Чарли начал ходить.
Сара, ставшая взрослой между двумя войнами, думала о себе как о независимой женщине, учительнице. Перед встречей с Дэвидом, в свои двадцать три, она начала переживать, что останется старой девой – не потому, что мужчины находили ее непривлекательной, а потому, что ей они казались тупыми. Во время войны 1939–1940 годов ей казалось, что из-за ухода мужчин на фронт женщины станут еще более независимыми, но потом все вернулось на круги своя. Теперь власти поощряли жен сидеть дома – пусть работают мужья.
Айрин считалась в семье красавицей, но и Сару с ее голубыми глазами, аккуратным прямым носиком и квадратным подбородком, придававшим лицу волевое выражение, никто не назвал бы дурнушкой. Она ни разу не влюблялась, пока в 1942 году не встретилась с Дэвидом на танцах в теннисном клубе. Он вскружил ей голову, как выражаются в любовных романах. Год спустя она была уже замужем, а позже уехала с ним в двухлетнюю командировку в Новую Зеландию. А по возвращении обнаружила, что беременна Чарли. Иногда Сара скучала по работе, но любила своего малыша и уже планировала появление следующих.
Чарли рос сообразительным, живым мальчуганом, быстро научился ходить и все схватывал на лету. От Сары он унаследовал светлые волосы и черты лица, но по временам делался серьезным и торжественным – такое она подмечала иногда у мужа. Впрочем, с сыном Дэвид вел себя игриво, как-то по-детски, отчего у Сары сжималось сердце. Он старался приходить с работы пораньше; Сара с Дэвидом, держась за руки, сидели и смотрели, как Чарли играет перед ними на полу.
Лестница в доме была крутой, и они установили на верхней площадке детские ворота, хотя непоседливый малыш, чувствуя ограничение свободы, возмущенно ревел. Как-то раз, когда ему почти исполнилось три, Сара пошла наверх, в спальню, – накраситься перед походом за покупками. Она взяла с собой Чарли и закрыла воротца на щеколду. На улице шел снег – деревья в маленьком садике и кустарник на аллейке были все в белом, – и Чарли страсть как хотелось выбраться наружу. Он вышел из спальни в холл и крикнул:
– Мамочка, я хочу увидеть снег!
– Минутку. Потерпи, золотце!