Но его уже не было рядом. Зато вокруг распустился зеленый сад, замерший одним теплым летним днем. Все, что было за его пределами, уходило во тьму; грани рябили и растворялись, будто ничего больше и не существовало. Только этот яркий клочок земли за исчезнувшим домом. Там лаяла пушистая каштановая собака. Она скакала вокруг невысокой девушки, а та смеялась и бросала ей мячик, чесала брюхо и трепала за уши. Фри казалась младше всего на несколько лет, и так странно было видеть ее с обычным цветом волос.
Поначалу я не вмешивался, лишь пытаясь понять, как у Фри, полностью потерявшей память о жизни до протекторства, осталось хоть что-то. Но когда времени прошло так много, что воспоминание вновь закольцевалось, меня осенило. Возможно, Фри умалчивала о крохотных обрывках, не верила в них, воспринимала как забытые сны. Потому сейчас даже столь малое, рубленое, но беззаботное и светлое воспринималось ею как утраченная мечта.
Я заставил себя приблизиться. Ей было так хорошо; волны радости и покоя проходили сквозь меня, будто умоляя подождать. Моя рука легла на ее плечо, когда Фри снова чесала собаку. Она вздрогнула и изумленно обернулась, поначалу не узнавая, но затем, на краткий миг, Фри огорчилась.
– Нужно идти, – с досадой сказал я.
– Но… Но я не хочу.
Собака все ластилась к ней, тыкалась носом в щеку. Фри с мольбой смотрела на меня.
– Здесь же так хорошо!
– Фри…
– Еще немного, – просила она. – Я так скучала…
– Оно не настоящее. Ты ведь понимаешь это?
Она понимала, но продолжала смотреть на меня в отчаянии. Я бы хотел, чтобы она оставалась здесь столько, сколько захочет. Все бы сделал ради этого. Но мы были обязаны идти дальше. Я протянул ей руку.
Фри с болью зажмурилась и прильнула к собаке, обнимая ее за шею. Последний кусочек дома, оставшийся в памяти.
– Я даже не помню, как его зовут, – прошептала Фри, осторожно обхватывая голову пса ладонями. – Но помню, как он гонялся за птицами и забирался ко мне под кровать во время грозы, будил по утрам и таскал еду со стола. Он ведь уже давно умер от старости, пока меня не было рядом. Но здесь все еще жив. Здесь вечно светит солнце.
Она поцеловала пса в макушку и шмыгнула носом, утирая лицо рукавом. Я не трогал ее, лишь ждал. Шумно выдохнув, Фри подала мне руку.
Когда она исчезла, рядом со мной возник Пустой. За ним вспыхнуло и новое воспоминание Фри. Та как раз прошла мимо нас, спеша домой через солнечную рощу, когда услышала треск в кустах. Уже через минуту сплиты стали частью ее мира.
Фри с криком упала наземь при виде трех тварей, пришедших на ее Свет.
– Она говорила, что не помнит, как уничтожила свою память, – оторопел я.
– Она и не помнит, – подтвердил Пустой и, чуть успокоившись, посмотрел на одного из монстров. – Но ее душа продолжает хранить обрывки, как бы другие ни пытались выжечь их дотла.
– О чем ты говоришь?
Первый сплит с ревом бросился на Фри, а та рефлекторно закрыла голову руками. Тут что-то произошло. Сплит просто взорвался пеплом, развеявшимся по траве. Секунда – и остальные два последовали за ним, разлетаясь как черные конфетти.
Я не мог и шагу сделать и во все глаза смотрел на произошедшее.
– Как… это она… Как ей это удалось?..
В жизни не видел ничего подобного и не думал, что протекторы так могут. Фри тем временем сама исступленно оглядывалась по сторонам, надеясь проснуться от страшного кошмара.
Пустой приблизился к ней. Он так смотрел на нее, словно пытался запомнить каждую деталь ее облика.
– Она сильна. Сильнее, чем вы думаете. Если те двое здесь вместе с серым мальчишкой… Тогда все становится яснее.
– Фри даже манипулировать неспособна! – воскликнул я, всплеснув руками. – Если она может взрывать сплитов по щелчку пальцев, почему она никогда этого раньше не делала?!
Пустой указал на две одинаковые фигуры, появившиеся среди деревьев.
– Из-за них, – холодно произнес он.
Воспоминания внезапно поплыли, обращаясь в душу Фри. Как только нас окружили фиолетовые свечи и темнота, Пустой уверенно зашагал вперед. Казалось, чем дольше я наблюдал за ним, тем больше он набирался жизни, выбираясь из забытья.
– Это все из-за них, они во всем виноваты, – бормотал он, отбрасывая полы накидки. – Что они здесь делают? Почему сейчас?
Я пытался не отставать и уже хотел спросить, как Пустой умудрился открыть проход прямо в душу, но вовремя вспомнил, что он, по сути, Антарес. А тот умел ходить по внутренним мирам.
Мы встали перед большими темными воротами, на которые не ложился свет огня.
С Пустым что-то происходило. Неожиданно для себя я понял, что он улыбается. Еле зримо, но он и вправду это делал. Подобное настораживало, но еще больше меня взволновали его слова.
– А я уже и не верил, – с благоговением выдохнул он, словно испытывал облегчение.
Я напрягся.
– Что мы здесь делаем?