Домой не возвращайся!

Но старик, уронив голову на грудь, шаркая ногами, поплелся к общине Фиксы. Капитан понял, глядя вслед уходящему, что за какие-то две минуты сдал Кондаков и стал действительно старцем.

А Саид дождался, пока не уехали бойцы в масках вместе с задержанными. Сквозь стеклянные двери ему хорошо был виден весь двор. Он решил выйти в тот момент, когда капитан Мохов, стоя спиной к подъезду, что-то говорил вслед уходящему старику. До «Лексуса» несколько шагов. И вот рука с перстнем легла на лакированную ручку. Все… Адью, ребята. Двигатель заработал мягко и почти беззвучно. Машина тронулась. «Только не рвать с места. Спокойно, Саид, спокойно. Ты опять ушел. Ты от дедушки ушел и от бабушки ушел, а от капитана Мохова и подавно!» Но в какой-то момент нервы немного сдали, и нога чуть сильнее, чем нужно, утопила педаль газа. Почти в то же мгновение лобовое стекло от страшного удара камнем мелкими осколками осыпалось прямо в салон. Предплечье инстинктивно дернулось вверх, защищая от порезов глаза. Машина, вильнув колесами, врезалась в дерево. Двигатель заглох. Последнее, что увидел Саид Омаров, убрав от лица руку, это сверкнушую в ярких, солнечных лучах серебристую молнию. И почти сразу ощутил горячую боль в горле. Лыжная палка, утяжеленная арматурой, прошла навылет, сокрушив основание черепа, и пригвоздила тело к спинке дорогого кожаного кресла.

– Ну, ты даешь, разведка! – Алексей рванул на себя боковую дверцу и увидел содрогающуюся в предсмертных конвульсиях плоть.

– Ты был очень глупым человеком, Саид. Для кого-то может и умным, а для меня… хм… – Филипп Васильевич отвернулся.

– Как ты его просчитал, Василич? – Капитан удивленно чесал пятерней затылок.

– Он с детства любил пакостить из-за спины. Вот и сейчас я понял, что если он еще в здании, то ждет, когда все повернутся спиной, чтобы выйти.

Мохов выудил из внутреннего кармана убитого паспорт, раскрыл:

– Вот мы и узнали, под каким именем скрывался Саид Омаров.

– Что же там написано? – Кондаков попытался заглянуть в книжицу.

– Красносельцев Вадим Сергеевич. – Капитан сунул документ в задний карман.

– Ты вот что, Алеша, прими на память о сотрудничестве. Мне-то уже уж точно не сгодится. – Кондаков вытащил откуда-то из складок плаща финку: – Она постарше тебя будет. Может вдвое. Береги. Всю войну со мной прошла. Ну, прощевайте. – Старик выгнал рукавом пот из ложбины на лбу и, повернувшись, зашагал к толпящимся бродягам. Мохов видел, как он прощается, как, не брезгуя, пожимает руки, а кого-то даже целует. Как достает из кармана мешочек и протягивает Мустафе. Видел и не чувствовал навернувшихся на глаза слез. И лишь телефонный звонок заставил его опомниться:

– Да, Настен. У меня все хорошо. Сегодня за тобой приеду.

ГЛАВА 36

Лед под ногами тяжело ухнул, и черная трещина побежала, проводя черту между землей и замороженным водным пространством. На берегу толпились люди: кто-то махал платком, кто-то, сняв шапку, крестился, кто-то просто кричал и просил вернуться, но слова были неразличимы. А трещина мало-помалу ширилась, и вскоре между отчалившей льдиной и земной твердью образовалась полынья шириной в полметра.

– Пап, теперь-то мы уже точно не расстанемся, я надеюсь? Интересно, а почему я ростом тебе чуть выше пояса?

– Потому что ты снова захотел побыть семилетним ребенком, Вяч. Прошлое пусть останется прошлым. Мы не в силах что-либо менять.

– А ты помнишь, как я тонул в точно такой же воде? Захотел покататься на льдине и не допрыгнул самую малость.

– Помню, конечно. Но я был тогда там, на берегу, в той жизни, из которой ты пока еще не имеешь права уйти.

– А вот, если бы я утонул тогда, ты бы как поступил? Неужели стоял бы со всеми на берегу и махал мне вслед?

– Я бы очень переживал, но был бы там, со всеми. Нельзя идти на поводу у боли. И нет ничего ценнее жизни.

– А если человек устал и больше не хочет жить? Ведь это же его право выбора, как поступить.

– Нет, не его. Если человек по каким-то причинам не видит радости в своей жизни, то он должен жить ради других.

– Тогда почему ты сам поступил не так, как мне сейчас говоришь?

– Был не прав. Жаль, что мы не можем уходить и возвращаться. Ты вынуждаешь меня говорить с тобой, как с маленьким. А ведь тебя там ждут, и я даже знаю – кто.

– А разве ты меня не ждешь?

– Нет. Но очень хочу тебя обнять. Что правда, то правда. Там, где я сейчас нахожусь, никто никуда не торопится, так как все знают, что все дороги ведут к бессмертию. Вот только к какому? Поэтому тебе нельзя повторять моих ошибок.

– Ты хочешь сказать, что терпишь наказание?

– Именно так. Забрать жизнь может только тот, кто ее дал. Спешить сюда нет никакого смысла: ты все равно, рано или поздно, окажешься здесь. И я не хочу, чтобы тебя постигла моя участь.

– Но что мне делать сейчас, когда я уже рядом с тобой?

– Прыгать. Только прыгать. Разбегаться и отталкиваться.

– Но посмотри, пока мы говорили, между берегом и льдиной образовалась огромная пропасть, наполненная смертоносной водой. Какой смысл, я все равно не допрыгну!