Прежде чем я успел принять какое-либо решение, Хуанка сделал движение рукой и включил поворотник. Еще через несколько секунд он свернул направо, и мы оказались на грунтовке, которая чуть искривлялась и исчезала перед обветшалым сооружением, обещавшим барбекю. После стольких часов на дороге выход из машины становился процессом распрямления, переустановкой суставов, пробуждения мышц, отчего я напрягался и зевал. Мы подождали немного, чувствуя, как циркуляция в полной мере возвращается к нижней части наших тел, как наши ноги начинают томиться жаждой движения, подчинения тому естественному ритму хождения, которое вот уже не одно тысячелетие вело двуногих животных вперед – туда, где нас ждала черная бездна.
На маленькой земляной площадке стояли еще три машины. Ни одна из них не была ни чистой, ни новой. Ни одна ничем не выделялась. В это трудно поверить, но выражение «у черта на куличках» великолепно согласуется с принадлежностью к непримечательному. Солнце стояло высоко, угрожая сжечь нас до смерти, если мы задержимся, а потому мы направились к двери.
Внутри было темновато, и моим глазам пришлось приспосабливаться к новым условиям после ослепительного света на парковке. Внутри температура была гораздо ниже, чем снаружи, а в воздухе висело пересиливающее все другие запахи благовоние гриля, вызывающее слюноотделение смесью аромата жареного мяса и приправ.
Как и в большинстве шалманов у черта на куличках по всему югу, этот имел такой вид, будто кто-то здесь в 1972 году нажал на пульте дистанционного управления кнопку «стоп» и с тех пор здесь ничего не менялось. Внутреннее пространство занимали несколько столиков, а заняты были только два. Декор представлял собой неудачную попытку соединить то, что в 1970-е считалось вершиной шика – сооружениями с неоновыми вывесками, рекламирующими марки пива в магазинчиках при бензозаправках. Это пиво люди покупали на пути в места, оказаться в которых у них не было ни малейшего желания.
Коренастая белая женщина с растрепанным пучком светлых волос на макушке и в запачканной белой рубашке появилась откуда-то слева, взяла с маленького стола несколько брошюрок меню в пластике и пригласила садиться, где нам нравится.
У окна стоял маленький столик с четырьмя стульями, к нему и направился Хуанка. Мы последовали за ним, вытащили стулья из-под стола, сели, а наша официантка тем временем разбросала меню по столику и откашлялась, как сердитый учитель в ожидании тишины в классе.
– Я сейчас вернусь с вашей водой, – сказала она.
На столике лежала скатерть в красно-белую клетку, накрытая прозрачным пластиком, хранившим давние ожоги от сигарет с тех еще времен, когда в ресторанах разрешалось курить. Посреди стола стояла большая бутылка с соусом для гриля, вершину бутылки украшала засохшая корочка красного цвета, а на стенках бутылки оставались следы капель, тоже засохшие.
Брайан взял меню и принялся изучать с таким видом, словно в нем содержались ответы на все его жизненные вопросы. Я тоже просмотрел меню, а Хуанка тем временем играл со своим телефоном.
– Сэндвич с копченой свининой, гарнир из картофельного салата, – сказал Брайан. – А я пока пойду отлить.
Он вернул меню на столик, быстро встал. Выглядел он лучше, чем когда мы покидали Сан-Антонио. Близость еды и запах готовящегося мяса явно вдохнули в него немного жизни.
Брайан направился в дальнюю часть зала, вошел в маленький коридор, который, если верить знаку на стене, вел в туалет. Как только он исчез из вида, Хуанка оторвался от своего телефона.
– Escúchame[168]
, – сказал он голосом тише обычного. – Приглядывай за ним. El cabrо́n quiere lana[169]. У него ребенок на подходе, деньги ему понадобятся. Может, он думает, что доход будет больше, если ты исчезнешь. Ты меня понимаешь? Nunca sabes lo que va a hacer un hombre por dinero. Ese gabacho está desesperado. La distancia entre un desesperado y un muerto puede ser un puñado de dо́lares[170].«Расстояние между отчаявшимся человеком и убийцей может составлять несколько долларов».
Эти слова трепыхались в моей голове, как раненая птица. А остальная часть моего мозга с небольшой задержкой расшифровывала слова Хуанки, словно это послание предназначалось для ума более сообразительного. Я не так давно проигнорировал мужика из бара – моего мертвого соседа. Я проигнорировал сны. Я проигнорировал темные обещания в песне Чалино. Но слова Хуанки были другое дело.
– Не уверен, что я правильно тебя понял, Хуанка. Ты хочешь сказать…
– No te hagas el pendejo[171]
. Я говорю, что сладкого будет больше, если его поделить на двоих. Ты не обязан мне доверять, güey[172]. Я и не жду этого от тебя. No me conoces de nada. Pero ese…[173] – Хуанка еще понизил голос и чуть подался вперед. – Ese cabrо́n está comiendo hielo en el baño ahorita. Si yo fuera tú, tampoco confiaría mucho en е́l. Quiere un chingo de lana para empezar una vida nueva. Sin ti en el medio, los dos cobramos más[174]. Может, ты думаешь, что он твой друг, но ты должен понять, что ты всего лишь тело между ним и кучей денег.