Домой приведет тебя дьявол

Я не знал, что это за жидкость, но видел, как она вытекала изо рта Глории, и знал, что мне ничуть не хочется, чтобы она оказалась близ моего лица. Но, несмотря на мое нежелание, я подошел к нему. Серая жидкость оказалась холоднее, чем я предполагал. А потом я начал падать назад. Мои руки взлетели вверх. Мои глаза сами по себе закрылись. Что-то холодное стало расширяться в центре моей груди, одновременно опустошая все, что было внутри меня, и наполняя меня.

Я почувствовал невесомость. Свет взорвался передо мной. Он был такой яркий, что прожигал мои веки, обволакивал мой мозг, пока все вокруг не превратилось в холодную влагу.

Когда мои глаза открылись, свет исчез.

Дон Васкес передо мной провел пальцем по лбу Брайана. Руки Брайана вдруг дернулись, словно он ударился обо что-то. Глаза быстро открылись. Он сделал вдох и огляделся. Я знал: он что-то чувствует.

– Джентльмены, теперь вы под бдительным оком… я думаю, вы можете называть его Святым Духом, так? Если все пойдет хорошо, то вы всего лишь откроете дверь, увидите, как все оно пройдет, – и деньги ваши. Легко, правда? Если вы совершите какую-нибудь глупость и облажаетесь, то я вас найду, а я всегда нахожу тех, кого ищу, вам это ясно?

Мы кивнули. Его улыбка не исчезла, даже когда он угрожал нас убить, если мы облажаемся. То, что было под его кожей, снова шевельнулось, но на сей раз только на правой половине лица. Хуанка сказал, что он непременно покажет им лицо Родольфо. Они снова обнялись. Дон Васкес наскоро пожал нам руки и ушел. Когда его люди поднимали Глорию, он повернулся к нам.

– Какое-то время вы будете в безопасности, но я предлагаю вам пошевеливаться. Я уверен, что даже ангелы устают от ожидания.

Глава 23

Хуанка запрыгнул на водительское сиденье, я сел на переднее пассажирское. Брайан – опять – забрался на заднее и сразу же свернулся в клубок. Фары пикапа освещали пространство перед нами, но мы могли видеть и ворота в заднем конце участка. Женщина оставила их открытыми. Когда мы тронулись, я в последний раз кинул взгляд на лужицу. Потом я вспомнил темную фигуру и посмотрел в сторону улицы. Фигура все еще оставалась там, более материальная, чем прежде, и теперь расположившаяся ближе к ограде. По своей форме это явно был гуманоид. Казалось, он наблюдает за нами.

Бетонное здание, мимо которого мы поехали, закрыло от меня эту фигуру. Часть моего мозга хотела копнуть поглубже, подойти поближе к этой фигуре, получить от нее кое-какие ответы, получить… бог знает что. Но, как сказал Васкес, вполне возможно, эта фигура представляла собой нечто такое, чего мне не было дано понять. Вечер выдался долгий, на сегодня хватит с нас приключений и выпотрошенного тела на платформе пикапа.

Темнота на улицах, казалось, сгустилась еще больше, словно отсутствие света пыталось спрятать от нас нечто иное, чем день. Мы проехали по нескольким улицам вдоль жилых домов, время от времени нам попадался бар или клуб. Хуанка включил радио. В этой машине динамики были новые. На некоторое время назойливые звуки аккордеона заполнили салон машины.

– Что он такое сделал? – спросил Брайан несколько минут спустя.

– Ты это о чем?

– О мертвеце в кузове. Что сделал, чтобы заслужить такую смерть? Почему просто не… не знаю… почему просто не застрелить ублюдка в голову или что-то такое. Я никогда не смогу забыть его глаза. Я думал, они у него из орбит выскочат. И эта срань… розовые кишки, подумай только. Зачем? Зачем так с ним поступать?

Я хотел оказаться где-нибудь в другом месте, а потому разглядывал темные здания, редкие неоновые вывески и думал о mi angelito[269].

У Аниты было громадное пластиковое суденышко, с которым она любила играть. Кораблик этот раскрывался посредине, в нем были маленькие каютки и капитанский мостик с крошечным коричневым штурвалом. Когда с деньгами становилось хуже, чем обычно, я брал ее в «Сейверс»[270] и позволял выбрать, что ее душа пожелает. В большинстве случаев она выбирала сумку со случайными игрушками, но суденышко было любовью с первого взгляда. Оно пропускало воду и никогда не плыло по прямой, но Анита могла часами играть с ним. Только она не знала того, что сердце у меня разрывается, когда я вижу ее такой счастливой с пластиковой игрушкой, за которую я заплатил четыре доллара. Я хотел купить ей весь мир. Я хотел купить ей все игрушки, какие есть, а потом и дом побольше, чтобы было где хранить. Ничего такого сделать мне не удалось, и это до сих пор приносило мне боль. Эта моя неудача будет преследовать меня вечно. Но, может быть, я как-то смогу искупить ее. Может быть, Мелиса родит еще одного ребенка, и мы наполним новый дом смехом, поцелуями и игрушками. Я буду покупать этому ребенку все, что он или она захочет. Я сделаю себе татуировку Аниты на сердце. Обещания яйца выеденного не стоят, но я продолжал обещать себе сделать все, что в моих силах, чтобы все это случилось.