Домой с черного хода

Нас стало трое. Однако, когда вскоре проездом из Воркуты на юг в Москве побывал дядя Юра, проведший у нас сутки, а вслед за тем познакомиться с возвратившимися из дальних странствий родственниками приехала из Иркутска двоюродная сестра Таня Даукшо, скрывать дальше от мамы и Тани поведанные ими семейные трагедии — а трагедии эти были многочисленны и жестоки — оказалось невозможно — они ошеломили и сделали бессмысленными дальнейшие старания представлять происходящее в жизнерадостных тонах. И еще я поняла, что спасенная решением судьбы от многих ужасов, выпавших на долю других членов семьи, я не должна слишком роптать на тяготы собственной жизни. Из рассказов Тани-иркутянки меня больше всего потряс рассказ о том, как ее матери, тете Соне, только что арестованной, показали через специальное окошечко момент объявления смертного приговора ее мужу — известному хирургу. Потряс настолько, что на какое-то время я оказалась выбитой из колеи, устремленной к одной-единственной цели — перебраться в город и получить возможность дать детям хоть какое-то образование.

И, тем не менее, шли своим чередом дни, заполненные работой, будничной житейской суетой, мелкими радостями и разочарованиями. С удовольствием съездили в Зоопарк, побывали в Малом театре и несколько раз даже поиграли в бридж, устроившись вокруг большого деревянного ящика в огороде. Приближалась осень, надо было запасать топливо. Девочки выросли из теплых ботинок, и, когда я, выстояв в магазине больше трех часов, хотела купить две пары (правда, одинакового размера), на меня стали кричать, трясти кулаками, и спасла меня от народного гнева только почтальонша Зина, заверившая преисполненную злобы очередь, что я не спекулянтка, и что дочерей у меня даже не две, а три.

— Слыхали? — сказала она дня через два, попивая у нас чай с малиновым вареньем и пренебрежительно отметая мою благодарность за помощь в деле приобретения ботинок, — Хрущев-то добрый, добрый, а коров держать запретил. Говорит, население больно богатеет.

— Почему запретил? Как?

— А вот так. Не слышали, значит, как бабы воют? Вчера вечером еще по радио объявляли.

Мы не слушали радио. Черная тарелка, висевшая в кухне на стене, нагоняла на меня тоску, и я предпочитала делать вид, что она испорчена.

— Мне кажется, это разумное распоряжение, — говорил Юра Т. — Ты не видела разве, как в электричках женщины постоянно сетками везут батоны хлеба? Как оказалось, он идет на корм коровам! Разве можно это допускать? Пользуются тем, что у нас самый дешевый в мире хлеб.

— Но почему же нельзя сделать так, чтобы они могли просто покупать корм своим коровам? Соседка мне говорила, что его ни за какие деньги не достанешь, а косить себе сено на зиму им не позволяют, хотя в лесу полным-полно никому не нужных лужаек. Наверное, они и сами предпочли бы не кормить коров хлебом, хоть и дешевым, а косить траву и сушить ее.

— Видишь ли, хлеб действительно стоит очень дешево, а народ у нас ленивый, — сухо сказал Юра. — Возьми у меня сегодняшнюю «Правду» и почитай. Там все прекрасно растолковано. И не слушай ты деревенских баб. Люди, стоящие во главе государства, по всей вероятности, знают, что делают.

А бабы выли. В Лобне коров держали многие и сейчас, спеша утром на электричку, постоянно можно было слышать отчаянный женский плач, а иногда и отборную ругань, сыпавшуюся на чью-то голову. Прошло две недели и «Зорек» повели продавать в дальние колхозы или же прямиком на бойню, и несколько дней деревня выла в полном смысле этого слова.

Запрет держать коров тяжело ударил и по нашему семейству. В лобненском магазине ни молока, ни масла, ни сметаны не продавали. Нужно было кому-то, прихватив бидон, ехать в Москву, теряя часы на то, чтобы сначала найти магазин, куда в тот день молоко «завезли», а затем выстаивать длинную очередь. Несмотря на исчерпывающие объяснения в газетах я так и не смогла понять смысла этого запрета, представлявшегося мне жестоким и… глупым.

— Ты погоди, — сказала Анастасия Васильевна Марине, когда та проявила излишний оптимизм в суждениях. — Это еще что. Вот они тебе коммунизьму устроят, тогда попляшешь.

Господи, неужели «они» действительно его устроят? Осенью мы снова получили приглашение в Институт научной информации. В Институте царила паника. Нужно было посылать заказы на техническую литературу, количество которой в этом году «по приказу сверху» сильно увеличивалось. Сроки подступали, машинистки с работой не оправлялись, и гонец Института — милая пожилая дама — умоляла нас не отказываться. Она чрезвычайно обрадовалась тому, что в лице Марины у нас прибавилась еще одна «звезда».

— Втроем вы, наверное, закончите работу дней за десять, максимум через две недели. Вы будете зачислены в штат, как старшие научно-технические работники на четыре месяца и в течение этих четырех месяцев будете получать приличную зарплату, а работу можете закончить хоть в пять дней и после этого приезжать в институт только в платежные дни…

— Но почему так сложно? — спрашивали мы. — Не проще ли определить стоимость всей работы, подсчитать и заплатить?