Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

Она взглянула вверх, на вспыхивающие в темноте буквы. Потом на меня.

- Если бы ты знал, как я боялась за тебя! Я не могла простить себе, что уехала в тот вечер. Ты не должен был отпускать меня. До сих пор вижу твое лицо и это озеро.

Мимо проехал трамвай, и свет замелькал по ее лицу.

- Мы можем успеть на последний сеанс, — сказал я.

- Я каждый день видела эту лодку и тебя в ней. Я не могу простить себе. Я говорю - и чувствую, какими пустыми иногда бывают слова. Ты больше не веришь мне?

- Ты не хочешь в кино?

- Если бы можно было что-то сделать, чтобы ничего этого не было. Ты теперь не веришь мне?

Мы остановились. Мы стояли на перекрестке.

- Скажи мне: мы не будем больше вспоминать об этом? Не будем?

Она искала мои глаза. Я взял ее под руку.

- А зачем это?

Она сжала мою руку.

- Я хочу, чтобы все началось снова. Все, все. Я хочу, чтобы мы встретились. Прямо сейчас, на старом месте. Возле Казанского. Это будет - как первое свидание. Хорошо? Ну, скажи: хорошо.

- Мы пойдем туда? — спросил я.

Она взяла меня за руку и засмеялась.

- Ты пойдешь по этой стороне, а я по той. И когда будет половина, мы встретимся. Хорошо?

Я посмотрел на часы. До половины оставалось десять минут.

Она кивнула головой и снова засмеялась. Повернулась и быстро пошла через улицу. Я смотрел на нее. Она остановилась и крикнула:

- Только нельзя опаздывать!

Она стояла в потоке машин. Я подумал, что сегодня она какая-то непохожая на себя.

Она шла очень быстро. Потом побежала и затерялась в толпе. Раз или два я еще видел ее.

Я шел медленно, и, когда пришел, Ира уже стояла возле памятника. Она была тонкая и стройная, и фигура ее вырисовывалась, как силуэт, на фоне яркого света прожекторов, освещавших собор. Я шел к ней. Она сделала шаг ко мне.

- Здравствуйте, — сказала она. — Я жду вас. Я ждала вас очень долго. Так долго, что вы не можете себе представить.

Она неожиданно обняла меня и прижалась ко мне.

- У вас все хорошо? Да?

- Да.

- Для первого раза я, наверное, позволяю себе слишком много?

- Нет.

- Ты простил меня?

- Нельзя больше об этом говорить. Мы ведь условились.

Она взяла меня за руку, и мы пошли по темным улицам куда-то очень далеко, где было пусто и тихо. Накрапывал дождь. Потом дождь кончился. Мы сидели в каком-то скверике, на влажной и сломанной скамейке. Я рассказал Ире о собрании. Она молчала. Она сидела согнувшись, поставив локти на колени и положив подбородок в раскрытые ладони. Мы были очень близко друг от друга и только вдвоем в мутном и мокром воздухе, безмолвном и неподвижном, пахнущем травой и сиренью. Деревья, кусты и дома, окружавшие нас, были серыми пятнами. Но ветви и листья над головой были ясно видны. Они были черные, и оттуда иногда падали тяжелые холодные капли. Я сидел и смотрел прямо перед собой на газон, на котором белели какие-то крошечные цветы. Ира молчала. Где-то очень далеко проехал трамвай. Я повернулся и увидел, что лицо у Иры закрыто ладонями. Я наклонился ближе и понял, что она плачет. Это было неожиданно, я никогда раньше не думал, что она может плакать. Я не знал, что делать и что сказать. Я встал и присел возле нее на корточки, взял ее за руки. Руки у нее были мокрые.

- Что случилось, Ира? — спросил я.

- Ничего, — сказала она. — Я не могу тебе этого объяснить. Не обращай на меня внимания. Дай я уйду.

Она встала. Я оторвал ее руки от лица. У нее все лицо было в слезах, и она улыбалась.

- Ну, я буду смеяться, если хочешь, — проговорила она. — Это пройдет. Не смотри на меня. Дай мне платок.

Она вытирала лицо, и смеялась, и всхлипывала. Потом взглянула на меня, улыбаясь.

- Уже рассветает, — сказала она. — Сколько сейчас времени?

Я посмотрел на часы. Она поправила волосы, и мы пошли по влажной и хрустящей дорожке к черным железным воротам, которые были открыты настежь и блестели, как новые. Там, впереди, была улица, пустая вся, в сером сумраке и незнакомая.

Мы пошли по этой улице. В парадных спали дворники, и их не будил даже стук наших каблуков.

- Не иди так быстро... Нет, пойдем быстрей. Тебе нужно хоть немного поспать, — сказала она.

- У меня сейчас отпуск.

Мы миновали какую-то площадь, покружились в переулках и оказались возле Кировского театра. Мне совсем не хотелось спать. У ворот стояла машина, груженная большими железными баками с мусором. Она перегораживала дорогу. Мы свернули на мостовую. Двое мужчин вынесли из двора бак.

- Ты знаешь, Саша, я сейчас подумала: а что, если тебе уйти с этого завода?

- Ты думаешь?

- А ты?

- Я не знаю.

- Ты подумай сам.

На улице Дзержинского чинили троллейбусный провод. Рабочий стоял высоко на площадке, поднятой над машиной. Один конец провода спускался на землю. Рабочий торопился. Он что-то кричал шоферу, а шофер медленно подавал машину вперед.

По улице Герцена проехал автобус. Он был большой, неуклюжий и шумный. Какой-то удивительно шумный в это раннее время. Как будто кем-то разбуженный и рассерженный, поднявшийся раньше, чем нужно.

Когда мы подошли к дому Иры, стало совсем светло. Я очень давно не был на этой улице. Я посмотрел вверх и увидел, что в окнах ее квартиры горит свет. Свет горел во всех трех окнах.