Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

Я был на площади Льва Толстого, когда стал накрапывать дождь. Туча только надвигалась. Она шла со стороны залива. Потом дождь полил сильными отвесными струями. И сразу же асфальт стал черным, вода побежала из труб и запенилась, кружась над люками. Многие кинулись в парадные и под балконы. Улица разбежалась. Я не побежал. Я шел, и мне нравился этот дождь. Я чувствовал, как намокают волосы, как рубашка и брюки становятся тяжелыми. Я шел прямо по лужам. В парадных смеялись и показывали на меня пальцами. Дождь был теплый. Брюки хлопали по ногам. Стекла в автобусах были мутные. Автобусы проходили вымытые и как будто новые. У самого тротуара бежал желтый ручей. В воде плыли окурки. Из ворот выскочила женщина и поставила под дождь цветы. Дождь лил все так же сильно и прямо. Улица совсем опустела. Я прошел уже много, и мне не было холодно. Мне было легко и свободно. И не хотелось ни о чем думать. Просто я не мог уйти, что бы ни было. Может, они поступили со мной жестоко, но я и сам виноват. Я остаюсь. Они поступили со мной жестоко. Проголосовали и выкинули. Но я не уйду. Я попрошу Алексея Ивановича, чтобы он взял меня к себе, на слесарный участок. Можно и переучиться: две специальности - тоже неплохо. Я вытер лицо рукавом и пошел быстрей. До общежития оставалось меньше квартала.

Я постоял внизу, ожидая, пока с меня хоть немного стечет. Прошли мимо девушки из девятого цеха. Одна спросила:

- Кочин, тебе зонтик не нужен?

Они засмеялись. Шли по лестнице и смеялись.

Форточка в нашей комнате была открыта, и мою тетрадь с записями залило. На двух страницах были большие желто-фиолетовые брызги. Я повесил тетрадь на стул.

Пока я выкручивал брюки, стоя в одних носках на развернутой газете и стараясь, чтобы не текло мимо тарелки, дождь кончился, и комнату осветило солнце. Я завернулся в одеяло, читал и прислушивался к шагам в коридоре. Я ждал Алексея Ивановича. Мне хотелось поговорить с ним сегодня же, чтобы решить все сразу. Если перейти на слесарный, то я уйду от ребят, но все же останусь в цехе. Этот вариант самый хороший. После всего, что случилось, мне тоже не очень приятно работать рядом с ними. Пускай они посмотрят на меня издали. Я им буду улыбаться. Юрке Кондратьеву очень нежно. Утром и вечером. Если только Алексей Иванович возьмет меня. Тогда я ни от кого не буду зависеть. Но если Алексей Иванович не возьмет? Надо поговорить с Алексеем Ивановичем. Мне почему-то стало холодно. Я сложил одеяло вдвое и завернул его вокруг себя еще туже. Это не помогло. Я видел, что на Лешкиной кровати солнце. Встал и перетащил книги туда.

Когда Алексей Иванович пришел, я уже оделся и сидел за столом. Он взял полотенце и ушел. На стуле висела его кепка. Верх ее оттопырился, и по козырьку было видно, что когда-то она была светло-серая и красивая. Я думал, с чего лучше начать. Алексей Иванович вернулся, сел напротив и начал развинчивать свои часы. Это были какие-то старые английские часы со светящимся циферблатом и водонепроницаемые.

- Снова? — спросил я.

Алексей Иванович склонился, и я не видел его лица. Он вынимал шестеренки, раскладывал одну возле другой. Потом начал вставлять обратно. Я решил, что лучше действовать прямо.

- Сейчас на ваш слесарный можно устроиться? — спросил я.

Алексей Иванович возился с пружиной.

- А кого ты хочешь устроить?

- Я сам.

Он поднял голову, посмотрел на меня и вдруг засмеялся.

- А что я сказал? — спросил я.

Алексей Иванович улыбался.

- Вот я все думал, что ты скажешь, — проговорил он. — Ходил и молчал, а теперь наконец сказал.

- А я серьезно.

-- Придавили, значит, тебя?

- Никто не придавил. Хочу перейти - и все.

Он послушал часы, надел их на ремешок, потом на руку. Встал и лег на кровать вытянувшись во весь рост, положив ноги на стул. Я смотрел на него и ждал. Он заложил руки за голову, потянулся.

- Хорошо, — сказал он.

Я не понял, что хорошо.

- Тебе хорошо, — объяснил он. — Двадцать лет. Я бы с тобой поменялся.

Он говорил и смотрел в потолок, потом повернулся ко мне.

- Вот как-то зимой речку форсировали - атака! Я впереди, взвод за мной. Вдруг упал. Лежу в снегу и не знаю: так упал или раненный. И встать не могу. А за мной солдаты. Один споткнулся. А сапоги солдатские знаешь какие? Так сразу и вскочил!.. Ну, утром, это уже на том берегу, сидим мы с котелками и кашу наворачиваем. Я его и спрашиваю: ты что ж это, такой-растакой, по командирской спине ходишь? А? Виноват, отвечает, но так вышло. Не видел. Мы ж на этот берег наступали, и я смотрел на берег. Понял? Это я тебе на всякий случай. Но сейчас не война. С тобой так не поступили. Просто пора уже становиться мужчиной.

Алексей Иванович отодвинул стул и сел.

- Ясно, — сказал я. — Но я ведь не хуже их работаю. Что я, последний? Вот что обидно.

Я знал, что Алексей Иванович понимает меня.

- А ты покажи.

- А я покажу.

Алексей Иванович смотрел на меня серьезно, взял газету. Разговор не получился. Я знал, что он будет читать, а потом заснет. Я взглянул на часы. Был уже седьмой час, Я опаздывал уже на десять минут.