Домовая любовь

Аня решила, что Миша очень скоро заведёт до́ма новые. Она опять вступила в квартиру, стянула куртку, ботинки и остановилась от незнания, как двигаться дальше. Весовье место было пусто. Миша не вышел её встречать. Из само́й квартиры он не выходил почти никогда, всё заказывал по интернету. Но новый аппарат по Аниному взвешиванию всё не появлялся. Тетрадка для записи Аниного веса пролёживала на коридорном комоде. Анины приезды к Мише стали радостней для неё, но он смотрел на её тело теперь с тяжёлым подозрением. И во время секса, когда она была сверху, он сам пытался взвесить её и понять, набрала ли она. Аня ощущала Мишину тревожность. И даже принялась скучать по весам. Отношения Ани и Миши словно потеряли общность, весы связывали их, как собаки или дети соединяют пары. Они редко теперь разговаривали, секс стал быстрым и неискренним, хотя Аня со своей стороны по-прежнему старалась. Она спросила у Миши, почему он не покупает новые весы. Тот ответил зло и сипло, что это вообще-то очевидно, что Аня должна купить новые, так как это она сломала их своим весом.

Аня хотела заказать весы онлайн, но потом решила сходить за ними в офлайн. Она давно нигде не была. Бессмысленно ведь, думала она, жить в Москве, платить такие деньги за комнату, если она никуда не выбирается из компьютера. Кроме как к Мише. Зима уже кончилась, солнце вылезло из-за панелек, лучи полировали серые полы ТЦ. Магазин с электроникой находился на одном этаже с фуд-кортом. Аня не дошла до м. видео, её нос зацепился за забытый запах, она смотрела на съедобную, сильную близнецовую красоту двух бургеров, сидящих на столе, за которым находилась взрослая жующая пара. Аня села за такой же стол, заказала самый классический бургер с мясом и сыром и дольками картошку. Когда принесли, вытащила из него лист салата. Ела медленно, с интересом, силой и бесстрашием. Оставила половину верхней булки и треть картошки, когда насытилась. За весами не пошла и к Мише больше не поехала. Он позвонил один раз, а Аня не ответила. Ей стало значительно легче.

Банкомать

1.

Я никогда не хотела рабствовать, но мне всегда приходилось. Два месяца назад я прекратила. Меня вызвал к себе директор и сказал, что со мной хотят перейти на фриланс. Я ответила, что это интересный эвфемизм для слова «сокращение». Директор сщурился щетиной.

Десять лет назад я поступила в так-себе-вуз, на который наскреблось баллов, переехала в Москву. Во время учёбы я делала вид, что училась. А на самом деле – раздавала листовки, проверяла билеты в кинотеатре, разносила еду в кафе (вот это – недолго). Я всегда хотела деньги. В моей семье их не было. Незнакомцы для меня, они пугали меня вечно и пугались меня вечно. Поэтому, наверное, они мне тяжело давались. Я никогда не умела деньги считать, начинала волноваться, температурить, краснеть при их виде. Трудности были с металлическими, бумажными, даже карточными – невидимыми – деньгами. Я приносила неправильную сдачу или забывала включить в счёт блюдо. В то лето в кафе появился терминал, я случайно вбила в него 120 тысяч рублей вместо 1200. Клиент выпил две кружки пива, не заметил. На следующий день вернулся с наваристым скандалом. Официанткой я больше не работала. На практику я зашла в ад. Подтвердилась моя с собственной школы выработанная теория: учитель ест детей или дети учителя. Эти глодали меня. Я не люблю никаких детей, кроме моей племянницы, но её редко вижу.

В так-себе-вузе хорошо было то, что там давали место в общежитии бесплатно. Но с тремя однокурсницами в комнате чуть-просторнее-купе. Дома мы с братом всегда делили одну детскую, кроме трёх первых моих лет, пока он не родился. Мать и отец занимали вторую комнату. Бабушка, пока жила, помещалась на кухне. Сколько мне хватало памяти, столько я мечтала о своём месте. Без никаких других запахов, звуков, кроме своих собственных.

Ещё во время учёбы я начала рабствовать в офисах: секретарём, потом переводчиком. После окончания так-себе-вуза я потеряла бесплатное жильё в Москве и стала снимать комнату в трёшке с двумя другими иногородними девушками. Не теми, с которыми жила в общежитии и училась. В других комнатах находились по две молодые пары. Дальше складывались различные комбинации моего существования с чужими людьми: вдвоём в комнате в двушке, где по соседству семья с ребёнком; впятером в гигантской комнате с перегородками из шкафов и с кладовкой-аппендиксом – в ней располагались ещё двое, а вся квартира была бывший бальный зал; одна в проходной гостиной в трёшке; втроём в однушке и так далее. Потом я заселилась в комнату в двушке, где во второй жила рыжая девушка, которая не пользовалась ёршиком. После третьего разговора с ней я приняла решение жить всегда одна. Сколько бы это ни стоило.