Домовая любовь

Я не знаю, я ничего не знаю,

я никогда об этом не спрашивала,

мне никто никогда не рассказывал.

Только когда случайно споткнулась

о семейную реликвию, я нашла её.

Я не могу представить,

как четырнадцатилетний Юра,

старший бабушкин брат, убил лося.

Сколько раз он выстрелил?

Два-три? Один раз точно промахнулся

мимо плоти – попал в рог,

или не промахнулся?

Стрелять нельзя было много и громко,

могли услышать фашисты.

В лесу такая акустика.

Я танцую на даче,

меня слышат закалиточные деревья,

перескрипывают друг другу мою песню.

Из-за Юры они не уехали во Владивосток в эвакуацию.

Прямо на вокзале он, двенадцатилетний,

последний в семье мужчина,

(отец – на Беломорканале,

отчим – на фронте)

сказал, что не поедет,

а останется бить врага,

бить врага.

Я не могу представить, как бабушка

протащила артефакт через войну, плен,

советское, постсоветское.

Я смотрю на рог,

я не знаю, что мне с ним делать,

он протягивает мне свою потрескавшуюся ладонь

с дырой от пули посредине.

Я танцую, да,

но эта война ко мне гораздо ближе,

но не таким образом ближе, как бряцают власти,

они, да, нас даже не представляют.

Я чувствую эту войну внутри своей головы,

она засела там пулей,

мой культурный слой,

мой культурный слой.

Почему я не спрашивала про всё это раньше?

Юра погиб в белорусских болотах в 1943-м,

бабушка умерла в 2013-м,

дедушка в 2019-м.

Почему вы умерли?

Почему вы умерли?

Я тащу рог, он тяжёлый и громоздкий,

выхожу на участок,

из бытовки выношу лопату,

копаю яму,

не могилу, нет.

Перебираю слой свежий и слой прежний,

я никогда ничего тут не сажала,

если только в самом детстве,

я же отдыхать сюда приезжала,

а всё, что нужно, я покупала в супермаркете.

Кладу рог металлическим вершком кверху,

засыпаю землёй,

притаптываю аккуратно,

танцую.

Дача-дача,

ча-ча-ча!

Я посадила лося!

Я выращу лося!

С нежными печальными глазами,

с впалыми шерстяными боками,

левый рог у него старый, потрескавшийся,

правый новенький, гладкий, коричневый.

Я отряхну от земли звериную морду и спину,

обниму лося, выпущу в лес за калитку,

тогда всё пройдёт, и война пройдёт.

Я выращу лося,

по ритуалу осталось только полить,

только полить.

В моих слезах ДНК Юры —

это должно сработать,

но я не могу заплакать,

совсем не могу заплакать,

наверное, потому, что я на таблетках,

ни одной слезы,

или потому, что плакать надо было раньше.

Роговая ладонь тянется в центр земли,

ни одной слезы.

Я – Жня!

Посмотрите, что тут есть у меня:

мёртвые дедушка и бабушка,

мёртвый Юра,

война,

Платонов,

голова женщины-с-пальчик,

свежий культурный слой,

прежний культурный слой,

Эс-эн-тэ,

Кузнечики,

рог,

непророщенный лось,

в многоэтажках человечики.

Дача-дача,

ча-ча-ча.

Что посеете,

то и пожнёте.

Конец