Её глаза сияют. Наконец-то! Не успеваю я насторожиться в ожидании очередной непрошенной лавины воспоминаний, как осознаю: больше ничего подобного не случится. Выплеснувшись на меня когда-то, эта волна тёмного прошлого пыталась отхлынуть и вернуться в глубины памяти Глории, но я сумела её обуздать. Овеществить, рассыпать по материальным носителям, а потом уничтожить вместе с ними. Остались тени, скупо сообщающие о том, что такие-то вот события имели в жизни место, но канули в прошлое.
Глории Иглесиас больше нет, как не стало и Глории Дельгадо, и той крохи, подкинутой в приют неизвестно кем. Мы ещё попытаем дона Куадро, известно ли ему хоть что-то о родителях малышки. Не для того, чтобы их разыскать — думаю, шансы малы — а чтобы разобраться в её происхождении. Мало ли, каких ещё сюрпризов ожидать.
Но это всё после. А сейчас — передо мной Лори дель Торрес да Гама, будущая лунная драконишка. И жизнь её только начинается.
— Никаких донн, — говорю строго. — Просто Ива.
— Я вам так благодарна!
На её чёрных глазах проступают слёзы
— Вы меня всё-таки спасли! Я восхищаюсь вами, донна… Ива. Я столько о вас слышала! И думала. И представляла, что бы вы сделали на моём месте. Уж вы бы не сидели, сложа руки!
Тень прежней жизни словно осеняет её лицо с плотно сжатыми губами. Она умолкает, видимо, что-то припомнив.
Беру её за локоть.
Разворачиваю к дорожке.
— Пойдём, дружок, пройдёмся.
Рыжие белки зигзагообразными прыжками устремляются куда-то за наши спины, и я слышу смех Дианы. У той наверняка в карманах полно угощения для этих пройдох! Я же увлекаю девушку дальше, вглубь парка.
— Лори, милая, не приписывай мне лишнего. Ты сама себя вызволила. Ты, а не я, решилась спасти своего ребёнка. Твои руки, а не мои оставляли следящие амулеты в комнате, чтобы никто не заметил твоего побега. Твои ноги несли тебя по закоулкам дома, к карете свёкра, твоя, а не моя голова придумала, где и как можно затаиться, твоя сила воли удерживала в каретном ящике и заставляла терпеть и тесноту, и жажду, и нехватку воздуха. Это всё ты, сама, понимаешь? Это ты достойна и уважения, и восхищения. Я — всего лишь цель, к которой ты хотела добраться и добралась. Сохранила себя и сына. Ты молодец.
Она вскидывает на меня глаза. Недоверчиво.
— Я? Да я…
Хорхе, хор-рёк ты этакий, убирайся из моей головы! Я помню, о чём ты ей вещал. Как чуть ли не зомбировал, пытаясь убедить, что её, Глорию, любят лишь из милости, что к ней снисходят, что сама она ничегошеньки из себя не представляет.
— Ты удивительна. Храбра и отважна. Если бы не ты…
Машинально провожу ладонью над её животом, не касаясь, невольно повторяя недавнишний жест Аркадия. Мне давно хотелось почувствовать, что же чувствует маг, сканируя магическую матрицу будущего человечка. Но до этого дня ничегошеньки ни у меня, ни у Элли не получалось, хоть, надо отдать должное, тренировались мы упорно. А сейчас… сейчас я вижу каким-то кожным зрением целый фейерверк искр от плотной, как бы свёрнутой спиралью ауры, которая пока дремлет, но придёт срок — развернётся тугой пружиной, и новорожденное тело начнёт потихоньку, день за днём, растить себя по её образцу.
А ещё — я осознаю, что дитя меня услышало. И отвечает приветственным толчком.
Испуганно-восторженно ахнув, Глория прижимает ладонь к животу.
— Толкнулся! Это впервые!
Сейчас всё-таки расплачется. О нет, только не это, хватит с нас слёз!
— Видишь, всё в порядке! Теперь вам остаётся крепнуть, расти, появляться на свет… и расправлять крылышки. Ничего, к тому времени, когда он попробует взлететь в первый раз, ты успеешь подготовиться.
Забыв о слезах, она смотрит в недоумении.
— О чём вы, донна… Ива?
Ох уж мне это аристократическое воспитание! Впрочем, я и сама не сразу схожусь с людьми, даже с теми, к кому искренне тянусь: нужно время, чтобы преодолеть стеснение. Ничего, девочка привыкнет, освоится… А вот не рано ли я заговорила о главном?
Вновь беру её под локоть и ободряюще улыбаюсь.
— Пойдём. Мне самой всегда легче воспринимать новое на ходу. Сейчас я тебе всё расскажу, и ничему не удивляйся.
По словам леди Ким, девочка не поверила даже тому, что у неё есть магия. Каким же потрясением для не должно стать известие о природе ребёнка, не говоря уж о собственной! Но… если любишь дитя — примешь его любым, каким бы оно ни было, верно? Тогда и себя, как драконицу, будет легче принять. Странная, должно быть, у меня логика, с ног на голову повёрнутая, но именно сейчас мои рассуждения кажутся до невероятности правильными. Вот если бы ещё как-то доказать ей, как-то убедить…
Возможно, мне удастся передать ей картинку о том, какой я её недавно увидела?