Домовые

— А откуда мы знаем, хомячиха это или другой хомяк?! — закричала она. — Ты, дяденька, нам к нашему предку другого мужика подвел, вот они и схватились!

— Верно! — заорал и Лукулл Аристархович. — Имеет право!

— Так! — рявкнул Ферапонт Киприанович. — На свою же породу нападать имеет право?!

— У них так заведено, — залопотала Таисья Федотовна. — Вы городские, вы не знаете, а мы, деревенские, знаем! И петухи драться схватываются, и кобели, и вообще!

— И предки?

— И предки!

— Так от этой злыдни мы, стало быть, происходим? — нехорошо спросил Ферапонт Киприанович. — От этого ирода? От этого кровопийцы?

Лукулл Аристархович несколько смутился.

— Эволюция, понимаете ли… — забормотал он. — Естественный отбор, и вообще…

— Понятно! — Ферапонт Киприанович был грозен и неумолим. — А коли эволюция, так полезай сейчас же в клетку и вынимай оттуда покойника!

— Кто, я?

— Ты, разгильдяй! Надо же — двух мужиков сосватал!

— Это она! — правозащитник указал лапой на Таисью Федотовну.

— Это он! Он вот все переврал! Говорил — Машка! А это и не Машка вовсе! — Таисия Федотовна вцепилась в Иринея Севастьяновича. — Сам свою дохлятину теперь вытаскивай!

— А ведь ты баба сварливая, — вдруг сказал Евсей Карпович. — Не уживешься ты у нас, ой, не уживешься…

— Цыц! — приказал Ферапонт Киприанович открывшей было рот супруге.

— Цыц! — сказал и Лукьян Пафнутьевич своей Матрене Даниловне.

— Цыц! — не так громко, но все же внушительно молвил Ефим Патрикеевич молодой жене Василисе Назаровне.

— Да маленький же у нее! — пискнула Матрена Даниловна.

— Не пропадет! Пусть вон к магазинным катится! — постановил Лукьян Пафнутьтевич. — Больно ловка! Там ей самое место!

— Только сперва пусть со мной рассчитается, — подал голос Ириней Севастьянович. — Двадцать рублей, да мешок гречки, да цыганскую иглу еще обещала, да угощение выставить…

Стали разбиратьчся с оплатой и долго не могли сосчитать, сколько выплатить за гибель Машки. Ириней Севастьянович на то напирал, что хозяева будут в великом недоумении: с вечера хомячиха была в клетке, а утром ее вдруг нет!

— А вы дверцу оставьте открытой — вроде бы ваш предок как-то ненароком сбежал, — посоветовала Матрена Даниловна. У нее уже просто не получалось звать мохнатого зверя хомяком, а только — предком.

Ириней Севастьянович умом понял, что иного пути нет, но несколько покочевряжился, выбивая побольше отступного.

Когда он пообещал поднять шум на весь город, домовые дедушки пошли навстречу и отрядили тащить плату на Мичуринский проспект Лукулла Аристарховича. А Акимке с Якушкой велели вытащить из клетки и выкинуть на мусорку дохлую Машку, или не Машку — теперь уже не имело смысла менять животному имя. Прожил хомяк под бабьей кличкой весь свой век — не устраивать же крестины заместо похорон!

* * *

Домовые дедушки увели супруг по квартирам, не дав даже проститься с Таисьей Федотовной. Один Евсей Карпович остался. Он какое-то время глядел на Ваську — и все больше убеждался, что Васькина рожа не выражает ни малейшего раскаяния.

Таисья Федотовна пробовала было подольститься, но он только махнул лапой, помог Якушке с Акимкой дотащить мертвое тело до ванной, пропихнуть в дырку, и направился к себе.

Дома он уселся возле компьютерной клавиатуры и затосковал.

Так было бы здорово получить в дом маленького хомячонка и научить его труду и речи! Если бы получилось — вот доказательство, что Васька — таки предок. Даже кровожадный, даже тупой, даже не разделяющий своих и чужих… Должен же быть хоть какой-то…

Евсей Карпович даже не заметил, как подошли Акимка с Якушкой.

— Выкинули? — спросил только.

— Еле доволокли, — признался Якушка. — А мы ведь почему пришли?..

— А знаешь что, Евсей Карпович? — подхватил Акимка. — Все ведь не так. Он — баба. Думали, тебе нужно бы знать.

— Кто — баба?

— Покойный хомяк. Мы с Яковом Поликарповичем когда его на помойку тащили, догадались.

— Как это — догадались?

— Ну… Шерсть разгребли… посмотрели…

— Так это что же? Васька бабу загрыз? — до Евсея Карповича наконец дошла несообразность положения. — Как же это можно — загрызть бабу?! Ничего себе предок!

Якушка с Акимкой ничего не ответили.

Потом уже, в зрелых годах, домовой дедушка Аким Варлаамович оказался в семье, где для детей купили хомячка. Тут он и узнал, что сводить самца с самочкой нужно, когда оба в юном возрасте, не старше полугода, и чтобы самочка непременно моложе самца была. Если же окажутся в одной клетке старый хомяк-холостяк и матерая хомячиха, будет побоище, потому что этот зверь только выглядит милым и мохнатым, а на самом деле от природы весьма сердит. Но даже такие биологические подробности не заставили Акима Варлаамовича отнестись к хомяку благожелательно.

Но тогда он был еще совсем молоденьким домовым, подручным домового дедушки Лукьяна Пафнутьевича. И многого в этой жизни пока не знал и не понимал. Но, поскольку был приучен полагаться на мудрость старших, то и смотрел с надеждой на Евсея Карповича — может, еще чего мудрого молвит?

Но старый домовой лишь пригорюнился. А потом с силой грохнул кулачком по компьютерной клавиатуре.