Домовые

Тот, кто вышел им навстречу, вид имел до крайности унылый и жалкий. Так обыкновенно выглядит безместный домовой, пришедший в город издалека, оголодавший, нечесаный и еле волочащий ноги. Сходство усугублялось палкой, о которую он опирался, и не палкой даже, а целым посохом. Да еще тощим узелком за спиной.

Увидев домових, этот странник вздохнул, покачал головой и еще раз вздохнул, хотя полагалось бы какое-никакое приветственное словцо молвить. А тут и Аникей Киприянович подоспел.

— Ты кто таков? — строго спросил безместный домовой бродячего домового.

— Твое какое дело? — уныло огрызнулся тот. — Брожу вот, места себе ищу, да повымерли людишки, все повымерли…

— Как это — людишки повымерли? — чуть ли не хором спросили сваха и ее помощник.

— А кто их разберет? Куда ни глянешь — нет хозяев, дома пустые стоят, в квартирах — один сор, а раньше-то и столы, и стулья, и кровати водились! Куда ни пойду — всюду одно, так и странствую… И вы ступайте, ничего более в мире хорошего нет…

— В своем ли ты уме, дядя? — удивился Аникей Киприянович.

— В своем, в своем! — обнадежил странник. — Вот за версту слышно было, тут квартира знатная (от мотнул башкой, показывая себе за спину, и сваха с ужасом поняла, о которой квартире речь). Сунулся туда, думал, с хозяином полажу. Какое! Ни тебе хозяина, ни обстановки! Как словно перед моим приходом все вынесли!

— А… а жених?.. — спросила изумленная Степанида Ермиловна.

— И с женихом вместе.

— Ахти мне… — прошептала потрясенная сваха и села, потому что ноги больше не держали.

— Ты ври, да не завирайся! — прикрикнул Аникей Киприянович. — Я сам здешний домовой дедушка, знаю, кто приехал, кто уехал! Вон домовихи пришли женихово жилье смотреть, а ты их пугаешь!

— Кабы врал… — тоскливо произнес странник. — Не домовой ты дедушка, а самозванец. Не знаешь, кто в доме живет, а кто съехал. Пусти, побреду далее…

— А ну, пошли вместе! — закричал Аникей Киприянович. — Хочу своими глазами увидеть, как это в богатой квартире вдруг все пропало! Она хоть и не моя, хоть пока и без домового, а твердо знаю — никто оттуда не съезжал! А вы, красавицы, погодите тут.

И поспешил по перекрытиям к вентиляции, а странник, в очередной раз вздохнув, поплелся за ним. И в знатную квартиру они заглянули одновременно.

— Что за притча! — воскликнул безместный домовой.

— Пойдем, я тебе другие комнаты покажу, всюду одно и то же, — предложил странник.

И точно — квартира была пуста, один сор на полу.

— Как же оно стряслось? — сам себя спросил потрясенный Аникей Киприянович. — Не собирались же отсюда съезжать!

— Не собирались, а съехали. И давно. Гляди, и паук вон сдох.

— Как — давно? Что ты врешь? Двух дней не прошло, как я сюда заглядывал!

— Каких тебе двух дней? Тут уж долгие годы никто не жил! А сказывали, квартира богатая, добра много! Врут! Неладное с этим городом творится! Я отсюда прочь пойду, да и ты уходи.

Странник подумал и значительно добавил:

— Пока жив.

— Тьфу на тебя… — совсем растерявшись, сказал Аникей Киприянович. И вслед за тяжко вздыхающим странником побрел к вентиляции.

То, что случилось, никак у него в голове не укладывалось. Сам же видел!..

— Сам же видел… — пробормотал он.

— А трогал? — осведомился странник.

— Не-е…

— Трогать надо. Это тебе отвод глаз был — будто тут богатое житье.

— Кто ж его, отвод глаз, сделал?

— А ты не понял?

— Не-е… — Аникей Киприянович совсем присмирел.

— А кикимора.

— Кто, кикимора? Они ж на деревне!

— В город, видать, подались. Глаза отвести — это они мастерицы. Кроме кикиморы — некому…

Когда домовихи увидели унылую рожу странника и растерянную — Аникея Киприяновича, сваха тоненько взвизгнула «ой!»

— Вот те и ой, — буркнул безместный домовой. — Убираться отсюда надобно. Кикимора завелась, и…

Увидев приоткрывшиеся рты, он решительно заткнул уши, и правильно сделал — домовихи так завизжали в три глотки, что весь дом вздрогнул.

А потом пустились наутек.

Ни о каком осмотре жилья уже не было и речи.

* * *

Вражда между кикиморами и домовыми не то чтобы совсем из области преданий, но, скажем так, имеет исторические корни.

Домовые сжились с людьми, называют их хозяевами, блюдут их интересы. Кикиморы же, наоборот, вредят. Все они — старые девки, никому не нужные, и коли одной из десятка посчастливилось, набредя в лесу на холостого и не шибко умного лешего, стать лешачихой, то прочие девять, маясь своим девическим состоянием, копят злобу и пакостят, где только могут. Особенно от них достается молодым хозяйкам — раньше пряжу путали, ткацкий стан разлаживали, молоко заставляли киснуть буквально на глазах, а также метили домашний скот, выстригая шерсть на боках. Иная вредная кикимора могла и девичью косу серпом отхватить, за что изгонялась знающим человеком в лес, на сухую осину, там и висела лет по десять и более, до полного отощания, скуля и воя на ужас всему лесному населению.