Дон Иван

– В самую точку. Наш приятель как раз вознамерился изучать симулякры любви. Наряду с остальным в сферу его изысканий входит эротолингвистика – проверка на практике устоявшихся выражений: «любви все возрасты покорны», «любовь как служение», «сука-любовь», «любовь не ведает преград», «продажная любовь», «любовь зла, полюбишь и козла», «любовь слепа», «нет ничего сильнее любви», ну и т. д. Чистота поставленных экспериментов и частота проводимых опытов если чему и способствуют, так крепнущей убежденности, что это расхожие штампы. Тут и там любовь продажная выдает себя за служение, а слепая любовь кусает, как сука, зараженная бешенством ревности, для которого не существует преград. Возраст покорен любви до тех пор, пока в чреслах его обитает упругая сила, а в кошельке скачет звон. Своих лабораторных партнерш Дон, как правило, презирает, но сочувствует их ламентациям. «Иногда мне кажется, что ты не утратил невинности, – ропщет Жанна. – Удивительно, как может в одном человеке цинизм сутенера уживаться с монашеским целомудрием. Определись, наконец, кто ты – целка или Жуан!»

– Видит Бог, старушка права!

– Видит Бог, Дон старается. И навещает порой проституток (на Жаннины деньги). Ты спросишь меня, с какой целью?

– Видит Бог, не спрошу.

– Да с той же, с какой мы берем микроскоп, чтоб подглядеть копошение микробов в капельке нашей слюны.

– Тьфу ты, Господи, гадость какая!

– В его падших подругах есть что-то от фокусников: тем и другим платят лишь за иллюзию, те и другие умеют являть собой власть и молчать о секретах.

– Насчет молчать о секретах – это ты убери. Шлюшки молчат о секретах лишь для того, чтоб набить себе цену.

– Так же, как фокусники!

– Про этих не знаю. А про путан уточню: болтать они любят не меньше, чем трахаться. Трахаться, кстати, почти и не любят. Одна меня тут навестила намедни и рассказала историю.

– Где навестила?

– На службе, конечно! Пришла попрощаться со старым клиентом, а заодно и разведать, отчего он презрел этот свет. Подозревала свою конкурентку: «Сонька, зараза, могла доконать. У нее ведь мошна вместо сердца. Перестаралась – и деду капут. Лучше б дождался, когда я с курорта вернусь. Так нет же, приспичило! А песок так и сыпался. Махонький, жалкий, как суслик. Чуть сильнее его распалишь – фьють! – отлетела душа. И хрыч про то знал. Смотришь в глаза, а там страх звериный. Считай, сам провоцирует. Подмывает прижать, словно суслика, и подождать, пока суслик свое отсвистит… А я, сердобольная, часик над ним поколдую, понянчу на самой черте, смерть его подразню, потаскаю, словно котенка, за хвостик, потом – шлеп! – пощечиной старичка воскрешу, подтяжки поправлю и отпущу восвояси. Он мне ручки целует и зовет своим ангелом. Если подумать, я ангел и есть: дарю ему рай на земле, а сама терплю ад. Кто еще будет трахаться с трупом и вдыхать в его трубочку жизнь, ну, скажи? Только мы. Какие уж тут женщины легкого поведения!» А ты говоришь, ангел – я! Вот где святые трудяги. Но, как и всюду, водятся здесь и свои дьяволицы…

Я его прерываю рукописной цитатой:

«Их отличали коварная алчность и ослепительная красота. Устоять перед ними удавалось немногим. Сойдя с панели и выйдя, весьма убедительно, замуж, вампирши преуспевали в карьере, пожирали своих конкурентов, стервенели от собственных ран, наживали уйму врагов, постепенно дурнели собой, превращались в алкоголичек, годами лечились, грызли слуг и лупили детей. Кое-кого из мегер находили затем со следами насильственной смерти на дешевых курортах Востока и не могли опознать месяцами, принимая за посетивших с рабочим визитом страну жриц любви. Так посмертно они возвращались в профессию, без которой заметно страдали. Власть денег не всякой способна была возместить власть распутства: одно дело – бороться со старостью, и другое – ее презирать.

Кто был посильнее характером, внедрялся особым агентом порока в самое высшее общество. Привыкши к торговле телом, вчерашние шлюхи легко торговали душой и делались вскоре незаменимы – что в коммерческих махинациях, что в политическом плутовстве.

Находились среди потаскух и такие, кто не делал, не делался, а мечтал. Казалось, мечтал о несбыточном. Грезил о нем столь страстно и преданно, что загонял его в угол и не отступал. Как итог – наступало оно.

Вот сущая быль.