Дон Кихот

— О том милосердии, племянница, — ответил Дон Кихот, — которое в это мгновение проявил ко мне господь, — и мои собственные грехи не помешали этому. Сейчас я сужу обо всем трезво и ясно, потому что разум мой освободился от густого мрака неведения, которым его окутало злополучное и постоянное чтение презренных рыцарских романов. Теперь я признаю их нелепыми и лукавыми и горюю только о том, что просветление пришло ко мне слишком поздно и у меня уже нет времени и сил возместить зло, причиненное этими романами, чтением других книг — истинных светочей души. Я чувствую, племянница, что смерть близка, и мне хотелось бы умереть так, чтобы люди не считали мою жизнь очень плохой и чтобы за мной не утвердилась слава сумасшедшего. Правда, я был им, но я не хочу подтверждать этого своей смертью. Позови, милая, наших добрых друзей: священника, бакалавра Самсона Карраско и мастера Николаса, потому что я хочу исповедаться и составить завещание.

Однако племяннице не пришлось об этом хлопотать, ибо как раз в эту минуту трое друзей вошли в комнату. Как только Дон Кихот их увидел, он сказал:

— Поздравьте меня, добрые сеньоры: вы видите перед собою не странствующего рыцаря Дон Кихота Ламанчского, а идальго Алонсо Кехано, прозванного Добрым. С этой минуты я враг Амадиса Галльского и всего несметного полчища его потомков: мне ненавистны все нечестные истории странствующих рыцарей; я познал свое безумие и ту опасность, которой подверг себя, читая их; и ныне, когда милосердный господь просветил наконец мою голову, я предаю их осуждению.

Когда присутствующие услышали это, они решили, что им овладело какое-нибудь новое безумие, и Самсон сказал:

— Что это, ваша милость сеньор Дон Кихот? О чем это вы говорите как раз в ту минуту, когда пришла весть об освобождении Дульсинеи, когда уже все готово, чтобы нам начать прекрасную пастушескую жизнь? И тут-то ваша милость и хочет отречься от всех своих мечтаний!

— Бредни было все то, что я говорил до сих пор, — ответил Дон Кихот, — и поистине гибельные бредни. Но в минуту смерти, я, с божьей помощью, обращу их себе на пользу. Я чувствую, сеньоры, что смерть моя совсем близка; перестанем же шутить. Оставьте меня одного со священником, чтобы я исповедался, и приведите писца, чтобы я мог составить завещание, ибо в такую минуту не пристало человеку шутить со своей душой. Прошу вас, пока сеньор священник будет меня исповедовать, пошлите за писцом.

Присутствующие переглянулись, дивясь речам Дон Кихота, и хотя они не могли победить своих сомнений, но все же были склонны ему поверить. Тем более что к этим словам он прибавил много других, настолько связных и разумных, что все сомнения рассеялись, и присутствующие окончательно убедились, что он находится в здравом уме. Это внезапное превращение показалось им признаком его близкой смерти. Священник попросил всех выйти из комнаты и, оставшись с Дон Кихотом наедине, исповедал его. Бакалавр отправился за писцом и вскоре вернулся с ним и Санчо Пансой.

Когда Санчо, предупрежденный бакалавром, что его господину очень плохо, увидел экономку и племянницу, обливавшихся горькими слезами, он и сам расплакался, как ребенок. Исповедь вскоре окончилась, священник вышел и сказал:

— Алонсо Кехано Добрый действительно умирает, и он в самом деле в здравом уме и твердой памяти. Войдите к нему, чтобы присутствовать при составлении завещания.

Эти слова вызвали новый поток слез из глаз экономки, племянницы и доброго оруженосца Санчо Пансы, разразившихся горькими рыданиями и глубокими бесчисленными вздохами, ибо поистине Дон Кихот, в бытность свою простым идальго Алонсо Кехано Добрым и в бытность свою рыцарем Дон Кихотом Ламанчским, неизменно отличался кротостью и приветливостью, за что его любили не только близкие, но и все, кто его знал. Вместе с другими вошел писец. После того как он написал заголовок завещания, Дон Кихот, с соблюдением всех полагающихся при этом христианских правил, приступил к перечислению пунктов и начал так:

— Прежде всего я желаю, чтобы деньги, находящиеся у Санчо Пансы, которого во время моего безумия я сделал своим оруженосцем, были оставлены ему в вознаграждение за его службу. И если, будучи безумным, я помог ему получить в управление остров, то теперь, в здравом уме, я отдал бы ему, если бы мог, целое королевство, ибо этого заслуживают его простая душа и верное сердце.

И, обратясь к Санчо, он прибавил:

— Прости меня, мой друг, что из-за меня ты тоже прослыл безумным, ибо по моей вине ты впал в такое же заблуждение, в каком пребывал я, поверив, что были на свете и сейчас еще есть странствующие рыцари.