Дон Кихот

Дон Кихот тотчас же взял эти снадобья, тщательно смешал их, прокипятил в принесенном Мариторнес кухонном горшке, и целебный бальзам был готов. Затем он попросил дать ему какую-нибудь склянку, чтобы перелить в нее смесь, но так как склянки в доме не оказалось, то он удовольствовался жестянкой из-под оливкового масла. После этого он прочитал над жестянкой раз восемьдесят «Отче наш» и множество других молитв, сопровождая каждое свое слово крестным знамением. Санчо Панса, хозяин и стрелок молчаливо наблюдали за всеми приготовлениями Дон Кихота. Окончив молитвы, наш рыцарь захотел немедленно испробовать на себе силу целительного бальзама и сразу проглотил изрядную порцию из того, что оставалось еще в горшке. Но едва он успел допить лекарство, как его начало отчаянно рвать. От корчей, вызванных рвотой, у него выступил обильный пот; он попросил, чтобы его потеплее укрыли и оставили в покое. Проспав добрых три часа, Дон Кихот проснулся бодрым и свежим; даже ломота от побоев почти прошла. Он счел себя совсем здоровым и окончательно убедился, что изготовил настоящий бальзам Фьерабраса и что благодаря этому снадобью ему не страшны отныне никакие стычки, побоища и потасовки.

Исцеление господина показалось Санчо Пансе настоящим чудом, и он тотчас же попросил Дон Кихота дать ему волшебного бальзама. Дон Кихот охотно протянул ему горшок. Санчо, ухватившись за него обеими руками, с глубокой верой в волшебную силу снадобья перелил себе в глотку немногим меньше, чем его господин. Однако желудок у Санчо был не столь чувствителен, как у его господина. Беднягу не вырвало сразу, и он испытывал такую резь в животе, что весь покрылся холодным потом, и решил, что пришел его последний час.

Корчась от боли, он принялся проклинать и бальзам и злодея, угостившего его. Глядя, как он мучается, Дон Кихот сказал:

— Я полагаю, Санчо, что вся беда постигла тебя оттого, что ты не настоящий рыцарь, ибо я думаю, этот бальзам приносит пользу только рыцарям.

— Но если ваша милость знали это, — воскликнул Санчо, — так зачем же — пропади я со всей моей родней! — вы не сказали мне об этом прежде?

В эту минуту напиток оказал, наконец, свое действие. Обливаясь холодным потом, Санчо корчился в таких страшных судорогах, что не только он сам, но и все присутствующие думали, что ему пришел конец. Мучения Санчо длились около двух часов, и он настолько ослабел, что едва мог держаться на ногах.

А между тем Дон Кихот пожелал немедленно отправиться на поиски приключений, ибо каждый лишний час, проведенный в бездействии, казался ему потерей для всех обездоленных, нуждающихся в его защите и покровительстве. Он собственноручно оседлал Росинанта и навьючил осла своего оруженосца, а затем помог Санчо одеться и взобраться на седло.

Все многочисленные обитатели постоялого двора собрались посмотреть на отъезд Дон Кихота. Была тут и дочка хозяина, с которой наш кабальеро не спускал глаз. Временами у него из груди вырывались тяжкие, глубокие вздохи. Присутствующие решили, что он вздыхает от боли в боках, так, по крайней мере, думали все те, кто накануне вечером видел его синяки и ссадины.

На прощанье Дон Кихот подъехал к хозяину и торжественным голосом сказал:

— Велики и многочисленны милости, оказанные мне в вашем замке, владетельный сеньор, и я считаю себя обязанным до конца дней моих питать к вам благодарность. О, если бы я мог отплатить вам, наказав какого-нибудь наглеца, причинившего вам обиду! Ибо знайте, что мое назначение — помогать слабым, заступаться за угнетаемых и карать злодеев. Припомните хорошенько и скажите прямо, не нуждаетесь ли вы в моей защите. Клянусь вам честью рыцаря, что всякое ваше справедливое желание будет тотчас и полностью удовлетворено.

На это хозяин ему ответил с таким же достоинством:

— Сеньор кабальеро, мне нет никакой надобности, чтобы ваша милость мстила за нанесенные мне обиды, потому что я сумею, при случае, и сам расправиться со своими обидчиками. Я хотел бы только, чтобы ваша милость уплатила мне за ночлег в моей гостинице, за ужин и две постели, а также и за солому и корм для ваших двух животных.

— Значит, это постоялый двор? — спросил Дон Кихот.

— Да, и притом пользующийся лучшей славой, — ответил хозяин.

— До этой минуты я заблуждался, — сказал Дон Кихот, — ибо, по правде сказать, воображал, что это замок. Но раз это не замок, а постоялый двор, мне остается только просить вас избавить меня от платы. Ибо я не могу нарушить устав странствующих рыцарей, согласно которому, — как это мне хорошо известно, — они никогда не расплачивались в гостиницах, где останавливались. По древнему обычаю, им всюду обязаны оказывать наилучший прием; это лишь справедливая награда за все тяжкие лишения, которые они претерпевают, проводя дни и ночи в поисках приключений, терпя голод и жажду, зной и стужу и подвергая себя всем превратностям изменчивой судьбы.

— В этих вещах я мало смыслю, — заявил хозяин. — Заплатите мне что следует, а до разных рыцарских правил мне нет никакого дела.