Дон Кихот

– Не понимаю, добрые люди, чего вы у меня просите, – ответил Санчо. Тогда один из них вынул из-за пазухи кошелек и показал Санчо, чтобы дать ему понять, что они просят денег. Но Санчо, приставив большой палец к горлу и вытянув остальные пальцы, дал им понять, что у него в кармане нет ничего, затем, пришпорив осла, он поехал дальше. Но когда он проезжал мимо них, один из чужестранцев, пристально взглянув на него, бросился вперед, обнял его за талию и громко закричал на чистом кастильском наречии: «Караул! Возможно ли, чтоб я держал в своих объятиях моего дорогого друга, моего доброго соседа Санчо Панса? Да, это он безо всякого сомнения, потому что я не сплю и не пьян. Санчо очень удивился, слыша, что незнакомый странник называет его по имени и так обнимает его. Он долго молча глядел на него, но все-таки признать не мог. Странник, видя его затруднение, сказал: «Как! Возможно ли, брат Санчо Панса, чтоб ты не узнал своего соседа Рикоте мориска, лавочника из твоей деревни?» Тут Санчо, внимательнее взглянув на него, начал узнавать его черты и, наконец, совсем признал. Не сходя с осла, он обнял его и сказал: – Какой же черт узнал бы тебя, Рикоте в этом маскарадном платье, которое ты надел? Скажи мне, кто тебя так разрядил, и как ты решаешься являться в Испанию, где, если тебя узнают, тебе плохо придется?

– Если ты меня не узнал, Санчо, – возразил странник, – так я уверен, что никто меня не узнает в этом наряде, но оставим дорогу и войдем вон в тот лесок, который там виднеется и в котором мои товарищи хотят сделать привал и пообедать. Ты пообедаешь там с ними, потому что они славные ребята, а я пока расскажу тебе, что со мной было со времени моего отъезда из нашей деревни, во исполнение приказа его величества, который грозил, как ты знаешь, такими строгостями несчастным остаткам моего народа.[276]

Санчо согласился; Рикоте поговорил со своими спутниками, и они все направились к видневшемуся вдали лесу, удалившись таким образом от большой дороги. В лесу они сбросили свои котомки, сняли плащи и остались в полукафтаньях. Все они были молоды и красивы, кроме Рикоте, который был уже пожилой человек. Все были с сумами, и притом хорошо наполненными, по крайней мере, вещами возбуждающими, которые вызывают жажду на две мили в окружности. Они растянулись на земле и, сделав скатерть из трав, разложили на ней хлеб, соль, ножи, орехи, куски сыру и окорока, которые хотя и не поддавались зубам, но годились для сосания. Они положили еще на стол черное кушанье, которое называли cabial и которое делается из рыбьих яичек,[277] великих понудителей к посещениям бутылки. Не было недостатка и в маслинах, правда, сухих и без всяких приправ, но вкусных и годных для времяпрепровождения.

Но с наибольшим блеском выдавались среди пышных принадлежностей этого пира шесть мехов с винами, ибо каждый из странников достал из котомки своей мех, даже добрый Рикоте, превратившийся из мориска в немца, принес свой мех, который мог бы толщиной поспорить с остальными пятью. Они принялись есть с большим аппетитом, но медленно, смакуя каждый кусок, который отрезали и набирали на кончик ножа от того или другого блюда. Вслед затем, они все подняли в воздух мехи, и, прижавшись губами к горлышкам и устремив глаза на небо, так что можно было подумать, что они прицеливаются, и, раскачивая из стороны в сторону головы, точно для того, чтобы показать, какое удовольствие они испытывают при этом деле, они порядочно долго переливали внутренности козьих кож в свои желудки. Санчо глядел на все это и нисколько не огорчался. Напротив, – во исполнение хорошо знакомой ему поговорки: С волками жить, по-волчьи выть – он попросил у Рикоте мех и в свою очередь прицелился, не менее других наслаждаясь. Четыре раза компания ласкала мехи, в пятый же раз это оказалось уже невозможным, потому что мехи стали плоски и сухи, как тростник, что вызвало на лица гримасы вместо царившего до того веселья. Время от времени кто-нибудь из странников пожимал правую руку Санчо и говорил: «Espagnoli y Tudesqui, tuto uno bon compagno». А Санчо отвечал: «Bon compagno, jura Di». Потом он разражался хохотом, который продолжался с добрый час, и совсем и не вспоминал о том, что с ним случилось во время губернаторства; потому что на то время, когда ешь и пьешь, не распространяются заботы. Наконец, истощение вина было началом сна, овладевшего всеми, и они попадали сонные на самый стол и на скатерть. Только Рикоте и Санчо не спали, потому что они меньше пили, чем ели. Они отошли несколько в сторону, уселись у подошвы бука, оставив всех странников погруженными в тихий сон, и Рикоте, не уклоняясь ни на шаг в свой морискский язык, рассказал ему на чистом кастильском наречии следующее: