В эту минуту прибыл Санчо и, увидав обоих друзей в таком наряде, не мог не расхохотаться. Цирюльник согласился на предложение священника, и они поменялись ролями. Тогда священник принялся наставлять своего кума, как себя вести и что говорить Дон-Кихоту, чтобы заставить его отправиться с ними и покинуть уединение, избранное им для своего бесплодного покаяния. Цирюльник ответил, что он и без подучивания сыграет, как следует, свою роль. Он не захотел наряжаться сейчас же, решив подождать, пока они подъедут поближе к Дон-Кихоту; поэтому он сложил свой наряд, священник приладил себе бороду, и они пустились в путь, предводимые Санчо Панса. По дороге последний рассказал им, как его господин и он встретили на горе сумасшедшего и что у них с ним произошло, умолчав, однако, о находке чемодана и его содержимого – как ни глуп был парень, а выгоду свою умел оберегать.
На следующий день путники подъехали к месту, где Санчо набросал ветвей дрока, чтобы легче найти своего господина. Узнав местность, он сказал своих спутникам, что они у самого входа в горы и что им следует теперь переодеться, если только их переодеванье может чем-нибудь послужить к освобождению его господина. Друзья, в самом деле, сказали ему, что их переодеванье и путешествие чрезвычайно важны и имеют целью отвлечь его господина от той дурной жизни, которой он теперь предался. Кроме того, они не велели ему говорить своему господину, кто они такие и что он их знает, и сказали, что если Дон-Кихот вздумает спросить его, как это наверное и случится, – вручил ли он письмо Дульцинее, то пусть он ответит, что вручил, но что его дама, не умея читать, удовольствовалась тем, что велела только передать своему рыцарю приказание немедленно же явиться к ней по весьма важному делу, под страхом подвергнуться немилости за ослушание. Наконец, друзья добавили, что таким ответом и теми словами, которые будут сказаны ими самими, они вполне уверенно рассчитывают возвратить его господина к лучшей жизни и заставить его отправиться в путь, чтобы сделаться императором или монархом; опасаться же, что он захочет сделаться архиепископом, нет уже больше никаких оснований.
Все это Санчо слушал с необыкновенным вниманием, стараясь хорошенько запомнить, и потом долго благодарил их за их доброе намерение посоветовать его господину сделаться императором, а не архиепископом, так как он, с своей стороны, был вполне убежден, что от императоров оруженосцам следует ожидать больше наград, чем от странствующих архиепископов.
– Не мешает, – добавил он, – пойти мне вперед, отыскать своего господина и сообщить ему ответ его дамы. Может быть, и этого будет довольно, чтобы вывести его оттуда, и вам не нужно будет так трудиться самим.
Друзья одобрили мнение Санчо и решили подождать, пока он не известит их о том, что он нашел своего господина. Санчо скрылся в глубине горных проходов, а священник и цирюльник остались в узком ущелье, которое, журча, пересекал маленький ручей, и одевали освежительною тенью высокие скалы и деревья, росшие по сторонам их. Был август месяц, когда жара в этой местности очень сильна, около трех часов пополудни. Все это делало местечко особенно приятным и соблазняло наших путешественников остаться здесь поджидать Санчо. Так они и решили сделать. Но в то время, как они, сидя в тени, мирно отдыхали, внезапно до слуха их донеслись звуки необыкновенно нежного, чистого и приятного голоса, певшего без всякого аккомпанемента какую-то песню. Это немало удивило их, не думавших, чтобы в этом месте можно встретить такого хорошего певца. Действительно, хотя и говорят обыкновенно, что среди полей и лесов встречаются пастухи с восхитительными голосами, только это чаще бывает плодом воображения поэтов, чем истиною. Их удивление возросло еще более, когда они разобрали, что они слышат не грубоватую песню пастухов, а изящные стихи горожан. Вот, впрочем, слышанные ими стихи: