Дон-Коррадо де Геррера

Недалеко от башни, в которой был заперт Дон-Жуан, находилось старинное кладбище, где также погребали умерших из близлежащего селения. В одну месячную ночь Инфант, гробокопатель деревни[68], рыл могилу: это был его промысл, которым доставлял он себе хлеб. Окончивши свою работу, он хотел идти, как вдруг слышит глухой голос, как будто выходящий из какой-нибудь могилы. Он оробел, хотел бежать, но слышит уже некоторые невнятные слова, прислушивается, наклоняется и прикладывает к земле ухо: голос, казалось, выходил из стены, окружающей замок. Он подходит ближе и видит в стене маленькое окно с железною решеткою; смотрит в него, но ничего не видит, ничего не слышит; наконец тяжелые вздохи достигают до его слуха; он прикладывает к окну ухо и слышит мужескую походку.

— Сын бесчеловечный! — Слова поражают слух его. — Сын! неужели ты хочешь уморить меня голодом? Как горит моя внутренность! Какая жажда! Ах! если б мои слезы превратились в воду, если б моя кровь могла питать!

— Боже мой, Господи мой! Что это такое? — говорит ужаснувшийся Инфант. — Верно, какой-нибудь страдалец. Он голоден; у меня, кажется, есть хлеб. — Он шарит в карманах и находит корку хлеба. — Эй! эй! — говорит он в окно.

— Что такое? — отвечает Дон-Жуан.

Инфант

Тише говори, чтобы нас не услышали. Ты хочешь есть? Где ты? Куда тебе подать хлеба?

Дон-Жуан

Хлеба! Кто это говорит? Человек ли ты? Нет, ты, верно, ангел света.

Инфант

Бога ради, тише! Да скажи, куда тебе бросить хлеба?

Дон-Жуан

Бросай сюда, в окно.

Инфант бросает хлеб. Жуан с жадностию подхватывает его.

— Если ты человек, то за этот кусок отпускаются все грехи твои, — говорит Жуан, — но брызни, брызни еще каплю воды на засохший язык мой, и ты будешь в Царствии Небесном!

Как пущенная стрела, летит Инфант к реке; берет воды в шляпу; приносит и льет ее в окно, которое было проведено трубою; вода бежит, и Дон-Жуан с алчностию утоляет жажду свою, с горячностию падает на колени и благодарит Бога, что Он послал врана, который утолил его голод и жажду.

— Горе мне, — наконец восклицает он, — что я не вижу руки, утушившей огонь, пожиравший мою внутренность! Может ли быть что-нибудь тягостнее, как не то, когда не в состоянии принесть благодарности — такой, какую заслуживает оказанное благодеяние? Избавитель мой, коего я не вижу, но почитаю уже в тебе нечто превышающее человека, выслушай благодарение уст моих, но — горе мне! — тысяча чувств, а ни одного слова, чтобы пролепетать благодарность хотя по-младенчески. Так, добрый человек, я не имею слов, не имею чувств, кроме сердца, пораженного твоим благодеянием!

Инфант

Ах! старик, за такую малость ты уж, в самом деле, разлепетался, как ребенок. Я совсем не заслужил этого, что дал тебе кусок хлеба; это обыкновенный долг человека; я сам скорее соглашусь потерпеть, нежели буду видеть человека, умирающего от голоду!

Дон-Жуан

О! для чего же не все люди знают этот долг? Нет, они знают его! Глас природы, глас совести напоминает им его ежеминутно, но они затыкают уши, они не слушают этого гласа. Для чего я обвиняю всех людей: сын, даже сын... А! что это? Я слышу стук. Незнакомец, беги отсюда!

Инфант через секунду очутился в могиле, им вырытой. Стук в башне умножается, свет поражает взор Дон-Жуана; это Вооз, который с потаенным фонарем и с кинжалом в руках спускается по маленькой лестнице. Он подходит к Дон-Жуану.

— Здорово, старик! каково живешь, каково гуляешь? — говорит ему.

Дон-Жуан молчит, осматривает его с ног до головы, видит кинжал и говорит:

— Орудие смерти! Этот подарок, верно, прислан мне Коррадом?[69]

Вооз

Отгадал! Нет, старик, это мое орудие.

Дон-Жуан

Ты принес его вместо пищи?

Вооз

Нет! совсем нет! Пища тебе есть. Вот она! (Он вынимает из-за пазухи хлеб и бутылку.) Вот она! А этот кинжал, гм! на всякий случай надобно быть готовым. Видишь ли, седина, какой у тебя крутой волос;[70] схватишь в углу камень да так хватишь, что и прощай дорогой свет!

Дон-Жуан

Так думает всякий мошенник — убийца!

Вооз

Убийца? Воля твоя — называй ты меня как хочешь, а я, право, люблю тебя! Видишь ли ты эту бутылку? В ней славное вино; а вот другая, здесь есть и вода; а вот еще мягкий хлеб с маслом; возьми его и называй меня убийцею, злодеем, мошенником, как хочешь, а я, право, о тебе жалею!

Дон-Жуан

Жалеешь? Искажающийся злодей! благоговей пред этим седым черепом. Жалеешь? Так, порок никогда не кажется в своем виде: он всегда принимает вид сирены или крокодила. О! все звери убежат, если он покажется в своем виде. И ты, злодей! хочешь сокрыть свою гнусность под видом сожаления. Нет, этот вид не пристал к тебе! Сделайся лучше сиреною. Смейся, смейся же, говорю тебе!

Вооз (не понимая его и с совершенным равнодушием)

Ешь, когда не естся, пей, когда не пьется. Ха, ха, ха!

Жуан