Читаем Дон Жуан полностью

За дело эта девушка взялась:

Конечно, госпожа ее сама

Заботливо о юноше пеклась,

Но хватит есть. Нельзя сходить с ума,

Своим желаньям слепо подчинясь:

Ведь даже лошадь, если б столько съела,

На следующий день бы околела!

160

Затем, поскольку был он, так сказать,

Почти что гол, - штанов его остатки

Сожгли, Жуана стали одевать

В турецком вкусе. Но, ввиду нехватки

Чалмы с кинжалом, можно посчитать

Он был одет как грек. Про недостатки

Не будем говорить, но подчеркнем:

Шальвары были чудные на нем!

161

Затем Гайдэ к Жуану обратилась;

Ни слова мои герои не понимал,

Но слушал так, что дева оживилась,

Поскольку он ее не прерывал"

И с протеже своим разговорилась,

В восторге от немых его похвал,

Пока, остановившись на мгновенье,

Не поняла, что он в недоуменье.

162

И вот тогда пришлось прибегнуть ей

К улыбкам, жестам, говорящим взорам,

И мой Жуан - оно всего верней

Ответствовал таким же разговором

Красноречивым. Он души своей

Не утаил, и скоро, очень скоро

В его глазах ей как бы просветлел

Мир дивных слов - залог прекрасных дел.

163

Он изъяснялся пальцами, глазами,

Слова за нею робко повторял,

Ее язык и - вы поймете сами

Ее прелестный облик изучал.

Так, тот, кто наблюдал за небесами

По книге, часто книгу оставлял,

Чтоб видеть звезды. Взор ее блестящий

Был азбукой Жуана настоящей.

164

Приятно изучать чужой язык

Из женских уст, когда нам горя мало,

Когда и ментор юн и ученик

(Со мной такое в юности бывало!).

Улыбкой дарит нежный женский лик

Успехи и ошибки поначалу,

А там - сближенья уст, пожатья рук,

И вот язык любви усвоен вдруг!

165

Вот потому - то я случайно знаю

Испанские, турецкие слова,

По-итальянски меньше понимаю,

А по-английски лишь едва-едва

Умею изъясняться: изучаю

Я сей язык по Блеру, раза два

В неделю проповедников читая,

Но их речей не помню никогда я.

166

О наших леди мне ли говорить?

Ведь я изгнанник общества и света:

И я, как все, был счастлив, может быть;

И я, как все, изведал боль за это.

Всему удел извечный - проходить,

И злость моя, живая злость поэта

На ложь друзей, врагов, мужей и жен,

Прошла сама, растаяла как сон!

167

Но возвратимся к нашему Жуану.

Он повторял слова чужие, но

Как солнце все обогревает страны,

Так чувство зажигает всех одно

(Включая и монашек). Я не стану

Скрывать: он был влюблен - не мудрено!

В свою благотворительницу нежную,

И страсть его была не безнадежною.

168

Когда герой мой сладко почивал,

К нему в пещеру утром, очень рано,

Взглянуть, как сей птенец беспечно спал,

Она являлась словно бы нежданно;

Так бережно, что он и не слыхал,

Разглаживала кудри Дон-Жуана,

Касалась губ его, и лба, и щек,

Как майской розы южный ветерок.

169

Так с каждым утром выглядел свежей

Мой Дон-Жуан, заметно поправляясь:

Здоровье украшает всех людей,

Любви отличной почвою являясь;

Безделье же для пламени страстей

Любовных лучше пороха, ручаюсь!

Притом Церера с Вакхом, так сказать,

Венере помогают побеждать...

170

Пока Венера сердце заполняет

Поскольку сердце нужно для любви,

Церера вермишелью подкрепляет

Любовный жар и в плоти и в крови,

А Вакх тотчас же кубки наливает.

Покушать любят все, но назови,

Кто - Пан, Нептун иль сам Зевес нас балует

И яйцами и устрицами жалует.

171

Итак, Жуан, проснувшись, находил

Купанье, завтрак и к тому ж сиянье

Прекраснейших очей - живых светил,

Способных вызвать сердца трепетанье

В любом. Но я об этом уж твердил,

А повторенье - хуже наказанья.

Ну, словом, искупавшись, он спешил

К своей Гайдэ и с нею кофе пил.

172

Так был он юн и так она невинна,

Что он ее купаньем не смущал;

Ей мнилось - он мечта или картина.

Ее ночные грезы посещал

Уж года два, как будто беспричинно,

Заветный милый образ, идеал,

Сулящий счастье, - а при полном счастье

Двоих персон желательно участье.

173

Она влюбленно восхищалась им,

С восторгом целым миром любовалась,

От нежных встреч всем существом своим

Восторженно и смутно волновалась;

Готовая навек остаться с ним,

При мысли о разлуке ужасалась.

Он был ее сокровищем; она

Была впервые в жизни влюблена.

174

Красавица Жуана посещала

Весь месяц ежедневно и притом

Была так осторожна поначалу,

Что догадаться не могли о нем.

Но вот ее папаша снял с причала

Свои суда, спеша не за руном

И не за Ио, а за кораблями,

Груженными товаром и рабами.

175

Тут наступил ее свободы час:

Ведь матери Гайдэ давно не знала

И, проводив отца, могла сейчас

Располагать собою как желала.

Так женщины замужние у нас

Запретом не стесняются нимало

(О христианских странах говоря,

Где под замком не держат женщин зря).

176

Теперь ее дневные посещенья

И разговоры стали подлинней;

Он мог уже составить предложенье:

"Пойдемте погулять!" Немало дней

Он пролежал в пещере без движенья,

Как сломленный цветок, но рядом с ней

Он оживал и, вместе с ней гуляя,

Закаты созерцал, луну встречая.

177

А остров был безлюден и уныл:

Вверху - скалистый, а внизу - песчаный.

Его конвой утесов сторожил,

И лишь местами пристанью желанной

Он моряка усталого манил.

Прибои ревел упорный, непрестанный;

Лишь в летний длинный день, истомой пьян,

Как озеро был ясен океан.

178

И, окаймляя брег лишь легкой пеной

Шампанского, клубилась рябь волны.

Когда вином, души росой священной,

Бокалы ослепительно полны,

Что лучше этой влаги драгоценной?

Пускай твердят про трезвость болтуны,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература