Читаем Дон Жуан полностью

Имен десятка даже не натянем.

35

Ну, словом, как ни славен этот бой,

Но было что-то, где-то, почему-то

Неладно: де Рибас, морской герой,

Настаивал на штурме, но ему-то

Все возражали; спор кипел большой.

Но тут уж я помедлю на минуту

Речей припоминать я не хочу:

Читателям они не по плечу!

36

Потемкин был в то время знаменит.

Геракла он имел телосложенье,

Но, несмотря на знатный аппетит,

Всю жизнь страдал от злого несваренья

Желудка; был он желчен и сердит

И умер он один в своем именье,

В унынье мрачном дни свои влача,

Кик проклятая всеми саранча.

37

Потемкин был чудовищно богат

Поместьями, деньгами и чинами

В те дни, когда убийство и разврат

Мужчин дородных делало богами.

Он был высок, имел надменный взгляд

И щедро был украшен орденами

(В глазах царицы за один уж рост

Он мог занять весьма высокий пост!)

38

Тем временем секретного курьера

Светлейшему отправил де Рибас;

Тот рассмотрел предложенные меры

И подписал желаемый приказ.

Ему повиновались офицеры,

И в предусмотренный приказом час

На берегах Дуная, свирепея,

Сурово загремели батареи.

39

Тринадцатого стали отступать

Гяуры, сняв осаду; но гонец

Явился неожиданно опять

Пришпорить ярость доблестных сердец

И дух геройский наново поднять.

Приказ гласил, чтоб положить конец

Всем нехристям без дальних разговоров.

Назначен к ним фельдмаршал, сам Суворов!

40

Фельдмаршалу светлейший написал

Короткое спартанское посланье.

Когда бы он свободу защищал,

Посланье это стоило б вниманья;

Но он порок и жадность ублажал,

Когда, сынам Беллоны в назиданье,

Классическую строчку сочинил:

"Любой ценой возьмите Измаил!"

41

"Да будет свет!" - господь провозгласил,

"Да будет кровь!" - провозгласили люди.

И вот в боренье злых страстей и сил

Они взывают с ужасом о чуде.

Один жестокий час испепелил

Цветущий рай, и после в дымной груде

За сотни лет не разобраться нам:

Война вредит и кронам и корням!

42

Встречали турки русских отступленье

Восторженными криками "алла!";

Но, как и все ошибки самомненья,

Их радость преждевременна была.

Считать врага нам лестно, к сожаленью,

Побитым. Но грамматика ведь зла

Разбитым будет правильней, я знаю,

Да сгоряча о формах забываю.

43

Шестнадцатого турки вдалеке

Увидели двух всадников лихих,

Скакавших без поклажи, налегке

На лошаденках маленьких своих.

Обычна смелость в русском казаке;

Особо не разглядывали их,

Когда ж они поближе подскакали,

В одном из них Суворова узнали!

44

"Какая радость в Лондоне!" - вскричал

Болван, когда узрел иллюминацию.

Джон Буль всегда восторженно встречал

Народную сию галлюцинацию;

Ракет и ламп цветистый карнавал

Его пьянит, и он во имя нации

Готов отдать и жизнь и кошелек,

Гигантский одуревший мотылек!

45

Ругательство английское гласит:

"Будь прокляты глаза мои!" И точно

Джон Буль теперь на что ни поглядит,

Все видит наизнанку, как нарочно:

Ему налоги - рай, долги - кредит,

И даже сам костлявый голод, прочно

Его поработивший господин,

Не боле, как Цереры младший сын.

46

Но ближе к делу; лагерь ликовал,

Шумели и французы и казаки,

Их, как фонарь, Суворов озарял

Залог победы в яростной атаке.

Как огонек болотный, он сиял

И прыгал в надвигающемся мраке,

Всех увлекал вперед, неустрашим,

И все, не размышляя, шли за ним.

47

Но лагерь ликовал на самом деле

Всех воинов восторг обуревал;

Нетерпеливо ратники шумели,

И каждый о победе толковал.

Не думая о вражеском обстреле,

Они, уже готовясь лезть на вал,

Чинили пушки, лестницы, фашины

И прочие приятные машины.

48

Так направляет разум одного

Поток людской в едином направленье;

Так слушаются овцы своего

Барана; так слепые от рожденья

Идут, не опасаясь ничего,

За собачонкой - странное явленье!

Звон бубенца, вот сущность, черт возьми,

Людей великих власти над людьми.

49

Весь лагерь ликовал, сказать бы можно,

Что брачный пир их ожидает всех

(Подобная метафора возможна

И уложилась в строчку без помех).

Любой юнец мечтал неосторожно

О битве и трофеях. Просто смех

Старик чудаковатый и вертлявый

Всех увлекал с собой во имя славы.

50

И потому-то все приготовленья

Поспешно делались: один отряд

Из трех колонн стоял, готов к сраженью,

И ждал, чтоб первый просвистел снаряд;

Другой был также в три подразделенья

И также жаждал крови и наград;

Поодаль третий был готовым к бою

И в двух колоннах двигался рекою.

51

Совет военный дело обсудил,

Единодушно и единогласно

(Что редко достигается) решил

Мол, положенье, в сущности, опасно,

Но при разумном напряженье сил

Вдали маячит слава - это ясно!

Суворов молча славу предвкушал

И самолично рекрут обучал.

52

Да, это факт; фельдмаршал самолично

Благоволил полки тренировать

И тратил много времени обычно,

Дабы капрала должность исполнять.

Едва ли эта прихоть неприлична:

Любил он сам солдату показать,

Как по канатной лестнице взбираться,

А то и через ров переправляться.

53

Еще порой фашины ставил в ряд,

Украсив их чалмами, ятаганами,

И нападать на них учил солдат,

Как будто бы сражаясь с мусульманами,

И каждый раз бывал успеху рад.

Его проделки полагая странными,

О нем острили в штабе иногда,

А он в ответ брал с ходу города.

54

Но в этот вечер накануне боя

Весь русский лагерь был сурово-тих;

Невольно призадумались герои

О том, что завтра ожидает их,

Решившихся на дело роковое,

О детских днях, о близких и родных,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература