Читаем Дон Жуан полностью

Ни разу не случалось их стрелкам.

67

Они трудились днем и сладко спали,

Когда спокойный вечер наступал;

Их ни разврат, ни роскошь не смущали,

Ни подкупа порок не обольщал;

Их сердца не тревожили печали,

Их светлый мир был и велик и мал,

В уединенье общины блаженной

Они вкушали радости вселенной.

68

Но полно о природе! Нужно мне

Напомнить о тебе. Цивилизация!

О битвах, о чуме, о злой вине

Тиранов, утверждавших славу нации

Мильонами убитых на войне,

О славе, генералах и реляциях,

Украсивших интимный кабинет

Владычицы шестидесяти лет.

69

Итак, отряды первые вбежали

В горящий осажденный Измаил;

Штыки и сабли яростно сверкали.

Неистово, собрав остатки сил,

Разбитый город турки защищали

Ужасный вой до неба доходил:

Кричали дети, женщины вопили

В густом дыму и тучах черной пыли.

70

Кутузов (тот, что позже одолел

Не без подмоги стужи Бонапарта)

Под Измаилом еле уцелел;

В пылу неукротимого азарта

С врагом и другом он шутить умел,

Но здесь была поставлена на карту

Победа, жизнь и смерть, - момент настал,

Когда и он смеяться перестал.

71

Он бросился отважно в наступленье

Через глубокий ров. А гренадеры,

Окрасив кровью мутное теченье,

Старались не отстать от офицера.

Тут перебили многих (к сожаленью,

Включая генерала Рибопьера),

И мусульмане русских смельчаков

Отбросили со стен обратно в ров.

72

И если бы неведомый отряд,

Случайно потерявший направленье,

Блуждая средь развалин наугад,

Не увидал ужасное скопленье

В кровавый ров поверженных солдат

И не явился к ним как избавленье,

То сам Кутузов, смелый весельчак,

Не выбрался б, я думаю, никак!

73

И вскоре те же самые герои,

Которые Кутузова спасли,

За ним вослед, не соблюдая строя,

Через ворота Килия вошли,

Скользя и спотыкаясь. Почва боя

Комки замерзшей глины и земли

Подтаяла к рассвету, размесилась

И в липкое болото превратилась.

74

Казаки (или, может, козаки?

Я не силен, признаться, в орфографии.

Вопрос об удареньях - пустяки;

Лишь тактика нужна да география!),

Наездники лихие, смельчаки,

Казаки плохо знали топографию.

Их турки загоняли в тупики

И там рубили попросту в куски.

75

Казаки под раскаты канонады

Достигли вала и неосторожно

Решили, что закончена осада

И грабежами заниматься можно.

Но турки им устроили засаду:

Они, гяуров пропустив безбожных

До бастионов, бросились на них

И беспощадно перебили их.

76

Внезапно атакованные с тыла,

Что очень неприятно для солдат,

Казаки тщетно напрягали силы

И все легли, как скошенные, в ряд.

Но, впрочем, груда трупов послужила

Отличной лестницей, и, говорят,

По трупам тем Есуцкого колонны

Прошли успешно в город побежденный.

77

Сей храбрый муж всех турок убивал

Ретиво, но и сам в пылу сраженья

Под саблю мусульманскую попал.

Всех турок обуяла жажда мщенья.

Кто больше в этой схватке потерял,

Я не решаюсь высказать сужденье;

Оплачивался жизнью каждый шаг,

И уступал врагу лишь мертвый враг.

78

Вторая наступавшая колонна

Не меньше пострадала, нужно знать,

Что пред атакой доблестной патроны

Не следует солдатам выдавать.

Любой солдат, патронами снабженный,

К штыку обычно медлит прибегать,

Укрытья ищет, держится несмело

И по врагу стреляет без прицела.

79

На выручку героев подбежал

Еще отряд Мекнопа-генерала

(Хоть сам-то генерал уже лежал

Недалеко от вражеского вала).

Никто из смельчаков не замечал,

Что смерть на бастионе бушевала:

Там сераскир отчаянный засел

И ни за что сдаваться не хотел.

80

Пощаду, с разрешенья командира,

Ему Жуан охотно обещал;

Но слов таких не знают сераскиры:

Отважный турок их не понимал.

С гяурами не признавая мира,

Как правоверный, он бесстрашно пал.

Один моряк британский попытайся

Забрать его живьем, но сам попался.

81

Спокойно турок поднял пистолет

И уложил противника на месте

Короткий, но внушительный ответ.

Тут и свинец и сталь, во имя чести

Употребляемые сотни лет,

Над смельчаком свершили дело мести"

Он умер от четырнадцати ран,

А с ним еще пять тысяч мусульман.

82

Да, город пал, не уступив ни шагу

Ценой дешевой. Каждая стена

Оборонялась с дерзостной отвагой.

Не только Смерть была утомлена,

Напившись допьяна кровавой брагой,

В самой природе, кажется, война,

Как в разогретой зноем почве Нила,

Чудовищные формы породила.

83

Какой-то русский офицер спешил

По грудам тел, и вдруг его зубами

За пятку кто-то яростно схватил,

Как змей, что Еву наградил грехами.

Ругался офицер и волком выл,

На помощь звал и бил врага ногами

Вцепились зубы в жертву хваткой злой,

Как сатана в наш бедный род людской.

84

Какой-то умирающий, почуя

Пяту врага, тотчас ее схватил

И, в изуверской радости ликуя,

Две челюсти свои соединил

На мякоти, которую зову я

Твоим достойным именем, Ахилл,

И с тем и умер, на ноге героя

Отрубленной поникнув головою.

85

И говорят (хоть тут легко солгать),

Что офицер хромым потом остался,

Поскольку турок челюсти разжать

И после смерти даже отказался.

Хирурга ли должны мы обвинять,

Который этим делом занимался,

Иль яростные зубы мертвеца,

Державшие добычу до конца?

86

Но факт есть факт, и дело только в этом

(Я вымыслов не стал бы излагать);

Особо я советую поэтам

В поэмах измышлений избегать,

Следить за каждой рифмой и куплетом

И, - что и в прозе следует, - не лгать.

Поэты любят ложь, как сахар дети,

И попадают в дьявольские сети.

87

Да, город пал, но он не сдался - нет!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература