Читаем Дон Жуан полностью

На весь народ. Столь дорогой ценой

Достался "Дон-Кихот" стране родной!

12

Но заболтался я о сем предмете

И леди Аделине изменил.

Жуан мой не встречал еще на свете

Столь роковой красавицы и был

Взволнован. Рок и страсть нам ставят сети,

Мы валим все на них. Не разрешил

Я эту тайну, хоть и бьюсь упорно.

Я - не Эдип, а жизнь-то - Сфинкс, бесспорно.

13

Но "Davus sum"* - о ближних не сужу

И на Эдипа роль не претендую;

Я просто по порядку расскажу

Все в точности про пару молодую.

Миледи в свете я изображу,

Как роя пчел царицу золотую,

Мужчин восторги и молчанье дам

Я, как умею, точно передам.

* "Я - Дав" (лат.).

14

Она была чиста, назло злословью,

И замужем за мужем именитым

И государственным. По хладнокровью

Амондевилл был настоящим бриттом;

Гордился он жены своей любовью,

Да и самим собой - надменным, сытым;

И потому он был уверен в ней,

Она же - в добродетели своей.

15

В кругах дипломатических встречался

С Жуаном часто лорд Амондевилл;

Он холодно и чопорно держался,

Но и его герой мой поразил:

Талантам" от всех он отличался

И гордо голову свою носил;

А это уваженье вызывало

А с уваженьем дружба возникала.

16

Лорд Генри был немного суховат

От гордости и сдержанного нрава;

Судить о том, кто прав, кто виноват,

Он приобрел неписаное правое;

Самоуверен, знатен и богат,

Он в обществе держался величаво

И благосклонно жаловал друзей

Презрением а милостью своей.

17

Однако эта милость и презренье

Имели незначительный изъян

Они не подлежали измененью,

Как все законы персов и мидян.

Но эти предрассудки, бед сомненья,

Имели некий смысл и даже план

И не являлись прихотью припадка,

Ведущего все чувства к беспорядку.

18

Не в силах мы судьбой повелевать,

Но есть одна закон, который вече":

Умей следить, рассчитывать и ждать

И твой успех на веки обеспечен!

Умей давленью силы уступать

И в жизни ты не будешь искалечен.

Пусть совесть будет гибкое, как атлет,

В рассчитанных движеньях - весь секрет.

19

Лорд Генри к превосходству был пристрастен,

Но эта страсть в любом из нас живет:

Ничтожному ничтожнейший подвластен,

И в атом равновесия оплот.

Надменный в одиночестве несчастен,

Нас бремя праздной гордости гнетет,

И мы спешим избавиться от груза,

На ближних навалив свою обузу.

20

Милорду Дон-Жуан не уступал

Ни в гордости, ни в знатности, ни в сане.

Конечно, втайне Генри полагал,

Что выше всех народов англичане,

Поскольку их правленье - идеал

Свободы слова, веры и собраний...

К дебатам долгим сам он склонен был

И целыми часами говорил.

21

Имел он слабость искренне считать,

Что он к тому ж хитер необычайно

И обладает даром проникать

Во все дипломатические тайны,

Любил он также младших поучать

И мимоходом, будто бы случайно,

Как экс-министр выпячивая грудь,

Свое значенье в свете подчеркнуть.

22

Испанец молодой ему понравился

Надменной, но изысканной учтивостью,

С которой он сановникам представился,

И тем, как он держался с ловкой льстивостью.

Не всякий добродетелью прославился;

Иной грешит горячностью и живостью.

Но что такое в юности грешки?

Лишь плодородной почвы сорняки.

23

Он говорил с Жуаном об Испании,

О турках и о нравах прочих стран,

Где каждый - раб чужого приказания,

О скачках - давней страсти англичан,

И жеребцов рысистых воспитании.

Был истым андалузцем мой Жуан,

И кони слушались его любые,

Как венценосных деспотов - Россия.

24

Лорд Генри с ним встречался на балах,

На раутах в посольствах, за бостоном

(Жуан был принят в избранных кругах,

Как в братство тот, что сделался масоном)

Поскольку в лучших лондонских домах

Блистал он благородством прирожденным,

Гостеприимный лорд Амондевилл

Его в свой дом роскошный пригласил.

25

У сквера Икс имел он особняк...

Я улиц никаких не называю,

Чтоб не сказал какой-нибудь чудак,

Как будто я открыто намекаю

На чью-нибудь интригу или брак;

Заранее я громко заявляю:

"У сквера Икс имел он особняк!"

Уж тут намека не найти никак!

26

Я думаю, что есть у нас резоны

Не вспоминать о точных адресах.

Ведь, в самом деле, не было сезона

Без приключений в сих особняках;

"Сердцетрясений" грозные законы

И бури сплетен нагоняют страх

И научают каждого стараться

От точности большой остерегаться.

27

Я знаю - pecadillos* вовсе нет

На улице почтенной Пикадилли,

Но глупый или умный этикет

Мешает мне писать в шутливом стиле

О чинной этой улице - запрет

Ее окутал дымкою идиллий;

Притом, признаться, позабыл уж я

План Лондона, любезные друзья.

*Грешки (исп.).

28

Итак, в особняке Амондевилла,

У сквера Икс, как я уже сказал,

Мой Дон-Жуан был принят очень мило

И много лиц приятных повстречал.

Кому богатство придавало силы,

Кто саном, кто талантами блистал,

А кто - искусством модно одеваться

(Что поважнее прочих, может статься).

29

Сказал однажды мудрый Соломон:

"Чем больше мнений, тем верней решенье!"

Разумный сей совет или закон

Находит ежедневно подтвержденье.

В парламенте имеет силу он:

Ведь коллективный Разум, без сомненья,

Для Англии великой создает

Расцвета и могущества оплот.

30

Итак, мужской карьере помогает

Обширный круг друзей, а слабый пол

Обилием знакомств оберегает

Себя от искушений; я нашел,

Что лиц мельканье выбор затрудняет

И сильно умеряет ореол

Поклонников; мне совершенно ясно

Толпа красивых франтов безопасна!

31

Но в хитростях подобных никогда

Миледи Аделина не нуждалась:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература